Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Провалился несколько раз. Но больше слушал да за Ваней присматривал.
— Как он? — Илларион подал цыгану миску с яйцами.
— Его долго бил озноб, потом он затих и заснул. Видать, отвар подействовал.
— Надо бы поглядеть, что с раной.
— Да пускай поспит. Проснется, я вас потихоньку кликну.
— Нет, сын мой, надобно знать, что дальше делать с раной. Приподними-ка его ногу…
Яков осторожно поднял искалеченную конечность Сермягина, а старик аккуратно размотал повязку.
— Плохо дело, — заключил он.
— Нарывает?
— Да, воспаляется. Вчера только чуть краснотой отдавала, а сегодня, гляди, как припухла и побагровела.
— Отец Илларион, а не обратиться ли нам к русскому доктору? Ведь наверняка в Смоленске остались доктора!
— Не знаю. Возможно, кто-то и остался, но я про таких не ведаю. Был тут недалече госпиталь. Часть врачей съехали с тяжелыми, а тех, кто остался, немцы постреляли. Всех до одного.
Цыган покачав головой и промолчал.
Старик засобирался:
— Пусть спит, ему сейчас силенки беречь надо. А я пройдусь по соседям, пока немец в кроватях нежится. Аккуратно поспрошаю про твою семью, заодно раздобуду соли. Вернусь — сделаем Ивану новую повязку.
* * *
Утро выдалось солнечным и ясным, предвещая который уже по счету жаркий и невозможно душный день. Но пока еще в городе хозяйничал легкий прохладный ветерок, и отец Илларион бодро шагал по родной улочке в сторону храма, стараясь ни движением, ни выражением лица не выдать большой и сокровенной тайны, которую доверил ему Господь Бог.
Старик ходил этой дорогой долгие годы, и поэтому любому повстречавшемуся на пути знакомцу и в голову бы не пришло спрашивать, куда и зачем он спешит ранним утром.
Первым поприветствовал Иллариона дед Семен, живший по соседству. Священник поздоровался в ответ. Дед тоже отсиживался все эти дни дома, поэтому больше спрашивал, чем рассказывал.
Бабка Агафья, как всегда, сидела на скамейке у палисадника и, опираясь натруженными руками на палку, глядела перед собой. Заметив отца Иллариона, начала креститься, шептать молитву и даже порывалась встать. Старик упредил ее жестом, подошел и поздоровался сам.
Несмотря на почтенный возраст, Агафья пребывала в здравом уме. Разве что слышала плохо. Но и она ничего не знала об оставшемся в городе населении.
— Грошева вчера видала, — безрадостно доложила она. — Прошел в черной одежде и с ружьем на плече. Даже не поглядел в мою сторону, ирод.
Старик не стал распалять ее своими впечатлениями о Григории. Вместо этого перевел разговор в другое русло:
— Соли у тебя, Агафья Никаноровна, не найдется?
— Соли? — переспросила она.
— Да-да, соли. Мне немного — пару кусков.
— Сейчас. — Она, кряхтя, поднялась со скамейки и направилась в дом.
Спустя минут пять вынесла в тряпице два куска средних размеров.
— Благодарствуйте, Агафья Никаноровна, — поклонился ей отец Илларион и отправился дальше.
Улочка плавно подвернула направо, вдали показались купола храма. Неожиданно на пути священника замаячили две мужские фигуры. Илларион замедлил шаг и прищурил подслеповатые глаза.
«Немцы?» — предположил он, распознав незнакомую военную форму черного цвета. Не желая попадаться им на глаза, старик метнулся в сторону и присел на завалинку дома Ильиных. Хозяева успели эвакуироваться из осажденного Смоленска, забрав с собой детей и минимум необходимых вещей. Именно возле этого дома вчерашним вечером отец Илларион повстречал Григория Грошева, тащившего на спине огромный узел с похищенным имуществом.
От быстрой ходьбы он запыхался. Приводя в порядок дыхание, невольно вспомнил последние встречи с Грошевым: здесь, у дома Ильиных, и поздней ночью на собственном крыльце.
«Не к добру это».
Повернув голову на стук шагов, Илларион обомлел: из-за палисадника вышли полицаи с винтовками за плечами. Одним из них был Грошев.
Заметив священника, полицай тоже удивился:
— Опять ты? Чего смотришь? Да, немецкая форма. Удивлен? Так Смоленск завсегда немцев привечал! Разве не так?
— Смотря каких немцев, — спокойно возразил старик. — Смоляне любили и уважали губернатора барона фон Аша, родителей декабриста Пестеля, доктора Франца Валя. А этих, — священник кивнул на запад, — никто сюда не звал.
— Каких таких «этих»? И кто такой доктор Валь? — недовольно спросил Грошев. Не желая спорить со священником, он выплюнул окурок и хитро прищурился: — Следишь, что ли, за мной?
— Не говори глупостей, Григорий, — спокойно ответил старик. — Я своими делами занят. А ты ступай своей дорогой.
— А какие дела нынче в церкви?
— Прихожане в любые времена нуждаются в слове Божьем. А уж в лихолетье у священников завсегда хватало забот. Сам, верно, смекаешь: кому молебен требуется, кому поставить свечку, кому панихиду, а кому церковное поминовение.
Грошев понял намек на прокатившуюся по городу волну расстрелов и мгновенно перестал улыбаться. Лицо его сделалось злым, надменным. Нависнув огромным телом над тщедушным стариком, он процедил:
— Мой тебе совет, поп: не попадайся мне больше на глаза. Иначе…
— Что же будет? Договаривай, коли взялся грозить, — не отводя взгляда, ответил старик.
— Иначе станется, как с теми, что лежат в овражке супротив твоего храма.
Смачно сплюнув на рясу священника, Григорий развернулся и размашисто зашагал к дожидавшемуся на дороге сослуживцу.
Старик сорвал листок с куста сирени, тяжело поднялся. Оттирая плевок, зло проговорил:
— Вот негодяй! Какой же мерзкий человек, прости меня, Боже, за сквернословие! Как земля таких носит?
По мере удаления от дома Ильиных шаг его ускорялся и делался шире. В висках молотило, в голове звучал голос проклятого Грошева: «…станется, как с теми, что лежат в овражке супротив храма».
Москва
Август 1945 года
«Телефон не работает. Стучать в окно или кричать в форточку бесполезно — место здесь глухое, вряд ли кто услышит. Тянуть время и надеяться на возвращение старшей сестры-хозяйки тоже бесполезно. Анастасия Никаноровна — человек хваткий, деловой и вечно занятой, в свой рабочий кабинет может нагрянуть лишь под вечер. А дверь в ее кабинет хлипкая, одно усилие — и готово».
Так рассуждала Валентина, стоя под деревянной дверью с занесенным для удара куском старой водопроводной трубы.
Снаружи уже дважды постучали. Первый раз робко и тихо. Второй раз сильнее.
«Надо открыть. Нечего тянуть. Открыть, сразу же ударить плешивого типа и вырваться наружу», — решила она, потянувшись одной рукой к торчащему из замочной скважины ключу.