– А теперь уходи оттуда. – Она снова машет рукой, подзывая к себе.

Я медленно продвигаюсь к лестнице и начинаю спускаться на попе ступенька за ступенькой, как делала в детстве.

Мама вкладывает мне в руку деньги.

– Возьми машину и поезжай к своим друзьям. Должно быть какое-то место, где вы встречаетесь. Это лишь до тех пор, пока твой отец не успокоится.

Я не хочу уезжать. Хочу забраться в свою кровать, с головой накрыться одеялом и спать до тех пор, пока этот кошмар не закончится.

– Куда мне ехать? – охрипшим голосом спрашиваю я.

На мамином лице мелькает раздражение.

– Поезжай к своим друзьям. Время всего восемь. Они наверняка где-то в городе.

– Думаю…

– Не думай. Просто поезжай.

Так я оказываюсь за рулем маминой «Акуры» и сейчас смотрю на светофоры на пересечении Западной и Восемьдесят шестой улиц, не зная, в каком направлении поехать. Не зная, где смогу обрести себя. Не зная, как смогу пережить еще один день и не сломаться.

Истон

– Паш, ты настоящий друг! – восклицаю я, вынимая содержимое бумажного пакета, который выхватил у него из рук пять секунд назад. – Твоя девушка сильно разозлилась?

– Я пообещал ей купить сумочку «Биркин», так что теперь могу переехать ее собаку, и она все равно будет согревать мою постель. А это… интересно, – говорит он, оглядывая квартиру. – Ты тоже решил поставить какой-то социальный эксперимент по этике, как Барнаби Поум в прошлом году?

– Что? Нет. – Я целую две бутылки водки «Сирок» и ставлю их на столешницу рядом с двумя стаканами и пакетиком льда, который обнаружил в круглосуточном мини-маркете на автозаправке на углу. Оказывается, лед продают в пакетах. – Поум идиот. Разве он не подцепил глистов или какую-то похожую хрень? К тому же у меня нет этики.

Этический образ жизни – так называется совершенно сумасшедший предмет, который преподают в «Астор-Парке». Может, их намерения были исключительно благими (по крайней мере, в этом уверили весь класс), но детишки из «Астора» знают, как все испоганить. Один парень чуть не спалил всю школу, пытаясь выкурить одежду своего одноклассника, целиком сделанную из конопли. Другая девчонка попала в больницу после того, как месяц прожила на дереве. Но всех их обскакал Барнаби Поум, который решил стать фрукторианцем и есть одни лишь фрукты. Посреди семестра он заявил, что собирается есть только те плоды, которые растут сами по себе, что явно чертовски трудно делать в наши дни биологически культивированной пищи. Поум занялся собирательством на побережье Бэйвью и в лесах рядом с площадкой для гольфа. Это был только вопрос времени, когда же он заболеет. По слухам, он съел что-то в лесу, и в его желудке нашли солитера длиной около тридцати сантиметров.

– Тогда что это?

Я поднимаю взгляд от принесенного Пашем пакета и вижу, что он стоит в середине комнаты и медленно поворачивается по кругу.

– Это квартира.

– Это я понимаю, придурок, но что ты здесь делаешь?

– Это квартира Харт, – просто отвечаю я. Мой ответ должен все ему объяснить.

Но Паш ни черта не догоняет, потому что продолжает задавать вопросы.

– Тогда где сама Хартли?

– В доме своих родителей.

– Здесь ничего нет.

– И золотая звездочка достается Капитану Очевидность! – Я смотрю на кучу, которую только что достал из пакета: вейп, жидкость для него, пара упаковок чипсов. А где все самое интересное?

– Ты спишь на полу в этой дыре, потому что надеешься, что Хартли вспомнит, как вы занимались сексом, и прибежит сюда к тебе?

Я застываю и бросаю на Паша сердитый взгляд.

– Во-первых, никогда не говори так про Харт. Никогда. – Я смотрю прямо на него, пока он не опускает глаза. – А во-вторых, квартира как квартира. Вполне себе уютная.

– Ладно, но ты хоть понимаешь, что стал похож на чокнутого, пока ждешь, что твоя тронутая вспомнит, что влюблена в тебя.

Храбрость Паша вызвана нашей дружбой, начавшейся еще в те времена, когда мы оба думали, что есть грязь – это суперкруто, но я предупреждал его. В два шага преодолев расстояние между нами, я сжимаю в кулаке ворот его рубашки и прижимаю парня к стене.

– Я сказал тебе не говорить так про нее.

Его глаза расширяются от испуга.

– П-прости, мужик, – запинаясь, отвечает он и цепляется за мои пальцы.

– Это больше не повторится, правда? – Это риторический вопрос.

Паш все понимает и лихорадочно кивает головой.

– Больше никогда, честное слово, – клянется он.

Я отпускаю его и возвращаюсь обратно к своим запасам на кухонной столешнице.

– Чувак, это же лимитированная коллекция «Прада» для предстоящего показа в Париже! – возмущается Паш. – Я получил ее два дня назад прямиком из Милана.

– Очень жаль. А где остальные стимуляторы?

Он откашливается. Я с подозрением смотрю на него.

– Знаешь, дело в том, что я волнуюсь за тебя. После аварии ты сам не свой.

– Это потому что я не хочу слышать, как ты говоришь всякое дерьмо про мою девушку?

– Нет. Потому что ты игнорируешь своих друзей, совсем недавно чуть не переехал парня на территории школы и выглядишь так, как будто уже сутки бухаешь. Ты мне не безразличен, и поэтому я не принес тебе тяжелую наркоту. Если ты так сильно хочешь, достань сам. – Паш одергивает ворот рубашки и идет к двери. Хлипкая деревяшка чуть не слетает с петель, когда он с силой захлопывает ее за собой.

Я еще долго слышу эхо его шагов. Даже голоса в моей голове – те, что я пробую заглушить таблетками, выпивкой и драками, те, что никогда не отпускают меня, – молчат. И в этой тишине я ощущаю пронзительное одиночество, от которого пытаюсь убежать. Зияющая дыра в своем сердце, которую я пытался заполнить девушками, девушками и еще раз девушками, стала бездонным каньоном. Я уже не стою на краю, глядя в бездну. Я за краем. Падаю в бесконечную тьму.

Я хватаю бутылку и рывком откручиваю крышку, потом наливаю стакан, добавляю лед и жадно выпиваю. Если бы я мог впрыснуть алкоголь себе в вены, то сделал бы это.

Я несу бутылку к своей сумке и сажусь на пол. Закрыв глаза, вспоминаю другую ночь: облака закрывают небо, тьму разрезают красные, зеленые, белые полосы, рука Хартли в моей руке. Она смеется. Ее лицо так близко, что у меня поднимается давление в крови – и не только оно.

Прошло чуть меньше двух недель. В кабинке колеса обозрения до сих пор ощущается аромат ее духов. Я по-прежнему чувствую ее шелковистые черные волосы между пальцами. Ее мятный блеск для губ щекочет мой язык. Я представляю себе, что она здесь, что под ее легким весом я опускаюсь на дешевый линолеум. Что ее пальцы расстегивают пуговицы и молнии, что мои – снимают одежду с ее восхитительного тела. Я опускаю руку к своим штанам, но рука на собственном члене лишь усиливает ощущение полного одиночества.