Почему мы не можем вернуться на две недели назад, когда мой брат был в сознании, а Хартли помнила меня? Я делаю большой глоток, потом еще один, и так до тех пор, пока очертания дня не растворяются, а мрак не становится разноцветным вихрем.

Хартли

Я решаю поехать в библиотеку. Несмотря на поздний час, там весьма многолюдно.

– Через тридцать минут мы закрываемся, – грубовато сообщает мне долговязый подросток. Я киваю и плотнее кутаюсь в свою куртку.

Вообще-то, эта куртка не моя, а Истона Ройала, которую он дал мне тем вечером, когда Фелисити и Кайл устроили мне засаду во «Френч-Твист». Я так и не вернула ее. У меня нет телефона, но это же Бэйвью. Здесь все знают Ройалов, так что можно было бы легко выяснить, где он живет. Я могла бы поехать туда прямо сейчас и положить его куртку на крыльцо у входной двери.

Я провожу пальцем по молнии и уже в сотый раз утыкаюсь носом в воротник. С каждым разом, как надеваю куртку, запах становится слабее, но я не могу заставить себя перестать ее носить. Я обязательно верну, только не сегодня.

Натянув кожаный воротник на подбородок, я вбиваю в поисковую строку название лекарства, которое вынуждена принимать Дилан. Читаю, что оно применяется для лечения биполярного расстройства и мигреней, и если принять слишком много таблеток, то можно умереть. Я стараюсь не волноваться раньше времени, потому что в интернете любые симптомы рано или поздно приводят к смерти. Поэтому медицинские сайты лучше вообще не открывать. Вы приняли таблетку? Если да, то вы умрете. Вы не приняли таблетку? Если да, то вы умрете.

Но все-таки меня не покидает ощущение тревоги, и я продолжаю поиски, стараясь узнать как можно больше за короткое время до закрытия библиотеки. Я прямо-таки ощущаю неприязненный взгляд дежурного, сверлящий мне спину.

Я читаю про биполярное расстройство, и многое в поведение Дилан становится на свои места. По-видимому, ей все-таки нужны лекарства, и если она действительно не принимала сегодня таблетки, то от того количества, что заставил ее проглотить папа, с сестрой ничего не будет. Но отец жутко напугал меня. Наверное, единственное решение здесь – следить, чтобы Дилан принимала свои таблетки. Тогда папа не будет выходить из себя, а Дилан перестанет страдать от резких и изнурительных перепадов настроения.

После этой полезной информации мне становится немного легче.

– Мы закрываемся через пять минут, – доносится из громкоговорителя.

Я быстро стучу пальцами по клавиатуре. Стоит ли мне проверять сообщения, чтобы узнать, ответила ли кузина Дженнет? Нет, я приняла решение не изводить себя больше расспросами. К тому же не хочу сердить библиотечного дежурного. Закутавшись в кожаную куртку Истона, я с виноватым видом выхожу и семеню к машине.

Запустив двигатель, понимаю, что при мысли о возвращении домой у меня по коже бегут мурашки. Но в Бэйвью мне все кажется таким незнакомым! Может, это связано с потерей памяти, а может, и с тем, что я три года здесь не жила. Нет таких мест, где я могла бы обжиться, которые могла бы считать своими. Нет таких мест, где я могла бы спрятаться, где могла бы дать волю чувствам, поплакать или порадоваться.

Я вдруг вспомнила про пирс, но это было не воспоминание прошлого, а воспоминание о фотографии, которую я видела. О нежности, с которой обнимал меня Истон, как он склонился надо мной, словно хотел защитить от камней, которыми бросается в меня жизнь. Я провожу языком по губам, гадая, каково это, когда тебя целует Истон Ройал? Что я чувствовала, когда его рука обхватила мой затылок, удерживая мою голову на месте? Это был наш первый поцелуй или последний?

В груди появляется странная тупая боль, и несмотря на страдания и тревоги, заполонившие все мои мысли, я рада ей. Это уже что-то.

Я завожу машину, отключаю голову и просто еду, куда глаза глядят. Еду по Шорвью, которая тянется параллельно береговой линии. Здесь сплошь белые заборы и кусты магнолии, иногда перемежающиеся с воротами или длинными подъездными дорожками. Но эти виды не вызывают никаких воспоминаний. Я еду дальше, туда, где улицы становятся у́же, лужайки – все меньше и меньше, пока не исчезают совсем, и остаются лишь асфальт, пыль и гравий.

В восточной части города все здания невысокие. В некоторых окна заколочены досками. Машины на улицах сплошь старые, а свежий воздух океана поменялся на смесь из запахов газа, сгоревшего масла и мусора.

В итоге я останавливаюсь перед небольшим двухэтажным домом с наружной лестницей, которая, кажется, может рухнуть в любой момент. Здание увешено фонариками сверху донизу. Неприятный запах со стороны боковой аллеи настолько силен, что чувствуется даже через закрытые окна машины. На крыльце сидит лысый мужчина в куртке и резиновых сапогах и курит сигарету. Не знаю зачем, но я вылезаю из машины.

– Привет, девочка! – обращается ко мне мужчина между затяжками. – Думал, ты уже никогда не вернешься.

Когда до меня доходит, что именно он сказал, я, запутавшись от волнения в собственных ногах, подхожу к нему.

– Я попала в аварию. Попала в аварию и… – Я запинаюсь, не зная, признаваться ли ему в том, что потеряла память. Насколько он опасен? Откуда я его знаю? Он мой…? Я даже не могу подобрать существительное, чтобы закончить эту фразу.

– Да, слыхал. – Он делает глубокую затяжку и выпускает облачко дыма. – Я же получил твои деньги в знак извинения, помнишь?

Я хмурюсь.

– Мои деньги в знак извинения?

Он поднимает бровь.

– За мою разбитую машину? Твой друг привез мне толстый конверт, сказал, что ты просила передать. Не знаю, где ты раздобыла столько наличных, но спрашивать не буду. – Он подмигивает. – «Вольво» не стоила и половины того, сколько ты мне передала. Если ты здесь, чтобы увидеться с ним, то он наверху. Дома.

Разбитая машина? Полный конверт наличных, который я попросила «друга» привезти? Здесь, чтобы увидеть кого? Этот кто-то здесь? Я совсем ничего не понимаю.

– Э-э-э… – Я делаю глубокий вдох. – Да, я приехала к нему.

Я поднимаю глаза на окна квартиры на втором этаже.

– Он живет там?

– Иногда остается там, насколько мне известно. Когда твои родители освободили квартиру, я сдал ее ему. – Мужчина бросает окурок на пол и тушит носком сапога. – Но если ты снова хочешь въехать, то разбирайтесь сами, вы ведь все равно знакомы. Мне-то все равно, кто там будет жить. Будем считать, что арендная плата внесена до февраля.

Сказав это, он уходит в дом, оставив меня в состоянии полного шока.

Я напоминаю себе, что нужно дышать, и начинаю обдумывать все, что сказал хозяин дома. Я жила здесь. У меня были деньги, потому что я платила за квартиру – судя по всему, ежемесячно. Учитывая, что сейчас конец января, я уже внесла плату за декабрь. Мои родители не только знали об этой квартире, но еще приехали сюда и увезли все мои личные вещи. Куда они их дели? Все в моей комнате новое, за исключением кое-какой одежды. Они все выбросили? Прячут где-то? Но какой в этом смысл?