«Но ныне мое время и власть тьмы», — сказал кто-то у них за спиной. А может, эти слова и не были сказаны.

Они быстро, как только могли, шли в темноте, в шуме поющей воды. Спотыкались о камни, оступались мимо тропы, но никто не произнес ни слова. Меж буковых ветвей горели огромные звезды, и был самый темный час ночи. Вдруг Йосеф остановился, осел на землю под рюкзаком и сказал:

— Я не могу больше идти. Простите.

Марк без единого слова скинул поклажу и взвалил его на плечи. Йосефов и Марков рюкзаки также без слов взяли и понесли, повесив на грудь, Аллен и Гай. Они шли еще сколько-то так быстро, как только могли, и Аллен слышал только собственное дыхание, грохочущее в ушах, и розовый туман от непосильной тяжести застилал ему глаза. Не думал он совсем ни о чем, только — «сейчас я упаду» и «вот я споткнулся», когда, не видя за Марковым рюкзаком дороги, он оступался и падал на колени, ударяясь о камни и корни. Потом Марк выдохся. За время ходьбы раненый потерял сознание. Мария проверила жгут и замотала ему руку бинтом, оказавшимся поблизости. Теперь Йосефа понесли Аллен и Гай на носилках, сделанных из курток, связанных рукавами. Марк нес два рюкзака. Первым шел по-прежнему Гай, меж ними с Алленом — раненый на носилках, из-за которых Аллен не видел дороги и продолжал оступаться, стараясь хотя бы не падать. На это уходили все его силы. А над ними полыхали необыкновенно крупные звезды и ревела вода. Наверное, это была самая страшная ночь в Алленовой жизни, но через нее он шел без памяти и без мыслей, могущих выражаться в словах.

Дорогу преградил скальник — почти отвесная серая стена, тянущаяся несколько метров. Днем они преодолели его спокойно, хотя и не без некоторого труда; но сейчас, ночью, с раненым на самодельных носилках, об этом не могло идти и речи.

— Мы здесь не пройдем! — перекрикивая шум воды, грохотавшей по каменным порогам, воззвал Гай. Лицо его, когда он обернулся, было как белая маска с двумя черными пятнами. — Давайте немного вернемся, придется встать у воды.

Они остановились на узкой полоске берега, метра в два с половиной. Черная холодная земля и кое-где — мох. Поперек, уходя ветвями в воду, валялось обрушенное ураганом толстое дерево.

Раненого положили на расстеленный спальник; Аллен, скинув рюкзак, сел у самой воды. Лямки его рюкзака полоскались в реке, но он ничего не замечал. Уткнувшись лбом в колени, он сидел на мокрой земле и слышал, не слушая, как в метре за спиной переговариваются его спутники.

Мимо, едва не споткнувшись о него, промчался к воде Гай с котелком.

— Ох! А, это ты… — И он снова исчез из Алленова поля зрения.

Сзади что-то происходило, что-то очень напряженное. Клара держала фонарик, Марк, встав на колени, раздувал под котлом жалкий костерок, который никак не хотел разгораться как следует. Мария сняла жгут с руки Йосефа. Потом Марк и Гай держали его, чтобы он не бился, придя в себя от болевого шока, Клара светила на рану, изо всех сил стараясь не упасть в обморок, а Мария, вооружившись ножом и маникюрными ножницами, извлекала пулю. К счастью, выстрел не задел кости, но повредил какие-то важные мышцы. В процессе операции Йосеф от боли и впрямь пришел в себя, но это стало ясно, только когда он сдавленно закричал во время обеззараживания краев раны. Все это время Аллен просидел у реки, склонив голову на колени, и ничто в мире не возвращало его из него самого — вовне. Никто не потревожил его.

Через некоторое время подошла Клара, которую он узнал по шагам. Она нерешительно постояла за спиной, потом села рядом на холодный камень и что-то положила Аллену на колено. Он посмотрел и с трудом понял, что это — бутерброд. Готовить что-нибудь более существенное ни у кого не нашлось сил, так же как и на то, чтобы поставить хоть одну палатку. Безучастно посмотрев на хлеб, с которого свешивался хвостик консервированной рыбки, Аллен опять опустил голову. В руку ему ткнулась горячая кружка с чаем.

— Покушай, пожалуйста…

Аллен не смог ответить. Взять кружку и отпить он тоже не смог.

Клара неловко обняла его за плечи и прижалась к нему, но через несколько минут руки ее бессильно опали.

— Аллен… Ты… Что ж тут поделаешь. Молись за него… — Голос ее внезапно прервался, и она быстро вскочила и отошла прочь. Из темноты донеслись ее сдавленные рыдания. Аллен не шелохнулся.

Потом к нему пришел Марк и хорошенько тряхнул его за плечо.

— А ну вставай, чума тебя побери! Кому говорю, Персиваль хренов?

Аллен не двигался, и Марк сильным рывком вздернул его на ноги и тряхнул еще раз, так что голова его откинулась назад, как у мертвеца.

— Оставь меня… в покое. Все н-нормально, — с трудом разлепляя губы, сказал Аллен, но Марк не отставал.

— Сволочь проклятая! Быстро выпей это или я тебе насильно волью в глотку! Ну же, пей, я кому сказал?

Аллен, обжигая горло, с трудом сделал несколько глотков из кружки, которую друг ткнул ему в зубы. Это оказался очень сладкий растворимый кофе. С коньяком или еще чем-то спиртным.

— Где твой рюкзак? Здесь? Живо доставай спальник. Проклятие, да у тебя все мокрое… Идиот, ты же сидел в воде. Твою поганую задницу можно выжимать. Доставай спальник или сейчас я вытрясу из тебя дух.

Каждую фразу он сопровождал внушительным тычком под ребра. Аллен, почти совсем разбуженный от оцепенения, уяснил одно — что если он ляжет спать, его оставят в покое. Послушно он вытащил спальник, расстелил его на земле и прямо в ботинках залез в него с головой. Марк несколько минут постоял над ним, хотел что-то сказать — но не смог и ушел.

Аллен лежал в спальнике и слушал, как весь лагерь отходит ко сну. Клара, ложась рядом с Марией, тихо всхлипывала; Йосеф, кажется, простонал. Гай что-то долго тихо говорил, то ли утешал кого-то, то ли молился. Наконец все утихли; Аллен слышал ровное, громкое дыхание Марка, спавшего рядом с ним. Он думал, что так и будет лежать всю ночь в пустоте, пока она не станет абсолютной, но потом неожиданно для себя заснул в неудобной позе, положив под голову согнутую руку.

Ему приснился сон, что он лежит в спальнике на берегу реки и видит человека, сходящего к нему вниз по склону. Когда-то так же к нему приходил сэр Алан, ступая на узкую полосу между сном и явью. Человек, пришедший к нему на этот раз, тоже был рыцарем.

На нем не было доспехов, но на узкой черной котте светился яркий белый герб, который никак не удавалось разглядеть. Лицо его скрывал капюшон, но красивые мужественные черты ясно читались и в тени. Человек остановился над Алленом, скорчившимся в спальном мешке, и окликнул его. Голос был не молодым и не старым, но очень красивым и участливым. Похожим на голос Роберта, только еще красивее.

«Кто ты?» — спросил Аллен, садясь в спальнике и понимая, что он на самом деле каким-то образом остался лежать, а встала только некая его часть. Он даже видел со стороны свое тело, укрытое с головой, содрогаемое неровным дыханием.

«Я пришел помочь тебе».