Марена с трудом держится на ногах.

– Этого не может быть…

Ее трясет. Она обхватывает себя руками, чтоб унять дрожь, только это не помогает. Блэквуд разбирает вещи. Ее будто не замечает. Как он может быть таким бесчувственным?

– Они живы… твари. За сотню лет. Как?

Вопрос предназначается кое-кому повыше званием, только этот «кто-то» не обращает на нее внимания.

– Как они могли выжить без крови?! Вы ведь говорили, что они вымерли? А они живы! Живее нас всех!

– Вероятно, они нашли источник крови.

– Где?! В этой глуши? Это невозможно!

Блэквуд медленно поворачивается. Наконец-то заметил, в каком она состоянии.

– Как видишь, возможно.

– Что теперь делать?

– То, ради чего пришли: искать лекарство.

– А как же твари?! Как же Лим? Как… Как же падшие? Вдруг они тоже выжили?

– Это неизвестно.

– Но вдруг? Что нам тогда делать?!

Блэквуд выпускает из рук сумку. Его тяжелый вздох не предвещает ничего хорошего.

– Сражаться. Разве стражей этому не обучали?

– Мы не готовы к такому сопротивлению!

– Если не можешь удержать в руках клинок, оставайся здесь. Ничто не должно мешать первоначальной цели.

И тут вмешиваюсь я.

– Тебе нужно отдохнуть, – обхватываю ее за плечи. – Давай я помогу.

Нужно увести ее, пока мистер «сострадание» не добил ее своим «сочувствием». Усаживаю ее на поваленное дерево. Вернее, стараюсь не уронить, потому что она буквально выскальзывает из рук. Ее всхлип глушит все звуки леса. От этого зрелища сердце обливается кровью. Потеря близкого человека – всегда удар ножом в сердце. То, что они прожили вместе сотню лет, только заостряет лезвие.

В голове вертятся обрывки дня, когда я лишилась родителей. У всех есть дни, которые они хотели бы забыть. Мой самый ужасный день преследует меня во снах. Стоит закрыть глаза, и я снова вижу ее – маму. Слышу стук в дверь, звон стекла. Перед глазами ее испуганное лицо и пальцы, обхватывающие мои маленькие ручки. Ее глаза проскальзывают в щелочку двери чердака перед тем, как она захлопывается. А потом лишь крики и шум. Плач и стук, один, второй. Десятый, после которого все стихает. «Бытовое ограбление, – говорили полицейские. – Такое случается сплошь и рядом». Вот только кто это был и куда пропал папа после нападения, никто так и не смог сказать. Тогда мне казалось, что весь мир рухнул, но на помощь пришел дядя Ник. Он помог мне справиться с горем. Может, поэтому он стал мне так близок, потому что смог заменить отца, которого я так мало знала и так рано лишилась. Но потом не стало и его, и жизнь снова стала черно-белой. Я понимаю, каково сейчас Марене, и именно поэтому знаю, что ей сейчас ничем не помочь.

– Мне очень жаль. Лим этого не заслуживал.

Сквозь размытые глазницы на меня смотрят два глаза. Их зелень не сравнится со всей зеленью леса.

– Пойду за хворостом.

На самом деле хворост нам не нужен. Да и костер разводить нельзя. Свет привлекает моровов, и Марена это понимает. Просто ищет повод сбежать в свое горе. Я сама до сих пор не могу поверить, что моровы живы. Как они только выживали все эти годы? Прошел ведь не один десяток лет! Подумать только. Во что только может превратить человека голод и безысходность? В бездушных тварей с выцветшей от сырости кожей, выбеленными глазами и покрученными конечностями. Тонкими, как еловые ветки. Они с трудом на двух ногах стоят. Это просто… ужасно. Эти монстры совсем не похожи на моровов, которых я видела. Если те выглядели более-менее цивилизовано, то эти – твари с большой буквы. Озлобленные, жадные. Они разорвали Лима как кусок сырого мяса. Их поведение можно описать только одним словом – дикие. Ходьба на четвереньках, вой, рычание, запах – все кричит о столкновении со зверем. Это больше не люди.

Понимаю, почему Марена сорвалась. Все наши планы теперь идут под откос. Как искать лекарство, когда лес кишит одичавшими моровами, готовыми растерзать все, что двигается? Экспедиция превращается в игру на выживание, в которой вряд ли победят все игроки. Правда, Блэквуд этим совсем не встревожен. Ни тревоги, ни волнения, ни капли нормального человеческого переживания на его лице нет. Он спокоен и сосредоточен. Выкладывает вещи, будто что-то ищет. На уход Марены не обращает внимания. Кто бы сомневался. Будто он знает, что такое слезы и откуда они берутся. Наконец, выпотрошив содержимое рюкзаков, он находит то, что искал: странный предмет с острыми краями, похожий на… щипцы?

Только сейчас замечаю, что он как-то странно ходит – левое плечо спущено, рука согнута в локте, будто она весит тонну. Да он ранен! За горем Марены я даже не заметила приличную рану на плече. А ведь выглядит она совсем не безобидно. Ему срочно нужна медицинская помощь или хотя бы перевязка. Наблюдаю, как он не без усилий сдирает с себя куртку и верхнюю часть тренировочного костюма. Вначале я не сообразила – зачем ему вообще щипцы? Только когда блестящие щупальца впиваются в спину, я содрогаюсь от догадки. Видимо, в коже застрял кусок когтя. По плечу побежала струйка крови. Боже… Я не готова к такому зрелищу. Не уверена, что вообще буду когда-нибудь готова. Рана сзади на предплечье. Ему ни за что не достать. Еще одна попытка – очередная алая струя. С таким успехом он истечет кровью быстрее, чем доберется до заклятого когтя.

– Что ты делаешь?

Беру опущенные щипцы.

– Пытаюсь не дать тебе истечь кровью.

– Я сам.

Не успеваю поднести щипцы к коже, как он отбрасывает мою руку. Что за дикость?

– Я сказал, что справлюсь сам.

Да что с ним? Можно подумать, я ему хуже хочу сделать. Я ведь пытаюсь ему жизнь спасти! В этот момент меня охватывает такая злоба, что хочется бросить ему эти щипцы прямо в лицо.

– Ладно, можешь и дальше расцарапывать себе плечо. Мешать не буду.

Сажусь обратно у ствола. Пускай делает что хочет. Пусть он хоть руку себе отрежет. Мне все равно. Блэквуд протирает щипцы раствором и вновь пускает их в ход. Пытаюсь отвлечься от звуков рвущейся плоти. Думаю о Марене. Куда она пропала? Научилась справляться со своим горем? Глупый вопрос. Конечно, нет. На это уходят годы. С момента гибели Лима прошло полдня. Скрежет щипцов так и отдается в висках. Боковым зрением замечаю, как увеличивается пятно на плече. Господи, как он может так себя мучить? Ладно, это не твое дело. Плевать, забыла? Смотрю по сторонам, верчу в руках прутик, пытаюсь оттереть засохшее пятно грязи с колена. Но в голове только Блэквуд и его рана. Когда он уже прекратит? От звуков чавкающей плоти передергивает все тело. Стоит только представить, какую боль приносит каждое движение, и хочется кричать. Смотреть на подобное – уже пытка. Сам же Блэквуд на удивление мужественно держится. Не кричит, не вздрагивает. Только рот сжимает, так что челюсть выступает вперед. Не знаю, что больше ужасает, его рана или его непреклонное лицо. Нельзя же так запросто терпеть боль. Даже при бетонной силе воли. Только… если до этого ты не терпел ее постоянно. Изо дня в день. Настолько часто, что уже привык к этому ощущению, как к покалыванию пальцев при затекании мышц. Что же пришлось пережить этому парню, чтоб боль вошла в привычку?