Впрочем, посвящу читателей в детали этого случая. В конце августа, прямо перед началом учебного года город, в котором я живу и работаю, подвергся ракетному обстрелу. Парадокс влияния ракетных обстрелов на детей заключается в том, что самих ракет мало кто боится, да и мало кто от них пострадал физически. Зато многие боятся сигнала тревоги, мерзкой заунывной устрашающей сирены, накрывающей город пеленой ужаса, мгновенно его опустошающей, совершающей с ним непонятное превращение. Сирены, взволнованность родителей, иногда их излишне истеричное поведение во время обстрелов – и, как результат, огромное число обращений к психологам после каждой порции ракетных атак. А тут еще и прямо перед первым сентября!

Среди многих обращений было и обращение по поводу девочки Ноа. В школе сообщили: хорошая девочка, перешла в третий класс, в прошлом году избрана в школьный совет от младших классов, учится хорошо, подружек много, в параллельном классе учится ее сестра-близнец, девочки очень похожи, но у сестренки – большая родинка на лице, так что их легко различить. С просьбой направить дочь к психологу обратилась мама, описывающая поведение девочки дома, разительно отличающееся от поведения в школе. По словам матери, Ноа не соглашается выходить из защищенной комнаты (домашнего бомбоубежища) и ночевать в своей комнате, более того, она требует, чтобы и мама и все четверо детей спали в бомбоубежище, и добивается своего криками и плачем. Ноа не отпускает маму в туалет, требует, чтобы та оставляла дверь в туалет открытой.

На встрече с Ноа я знакомлюсь с красивой, крупной, физически сильной девочкой с хорошей речью и способностью к самовыражению. Однако ее поведение в присутствии матери разительно отличается от поведения «один на один». Передо мной две Ноа: одна – противная капризуля, другая – сотрудничающая, разумная девочка. Прошу Ноа нарисовать место, где она чувствует себя абсолютно защищенной, и, к моему удивлению, получаю рисунок класса. Ноа подробно и любовно рисует каждый стол и стул, подписывает имена детей, изображает их школьные рюкзаки, висящие на спинках стульев, подробно рассказывает мне, какие плакаты и таблицы развешаны на стенах в ее классе. Разумеется, такой выбор заставляет задуматься. Обычно дети выбирают свою комнату, свое место возле компьютера, кровать, родительскую спальню, очень часто – воображаемое место на берегу моря или что-то из приятных воспоминаний поездок с родителями в парки, иногда – автомобиль, в котором вся семья отправляется на отдых. Однако выбор места, никак не связанного с домом и родителями, которые по определению должны защищать, явно наводит на мысль, что не все в порядке «в датском королевстве». С этим вопросом я и обращаюсь к матери.

А дальше от встречи к встрече я слышу от нее фрагменты семейной истории, которые никак не складываются в моей голове в целостную картину, а вызывают то самое впечатление постоянно хлопающих дверей, с которого я и начала свой рассказ.

Г.: Михаль, я хочу остановить вас и попытаться понять, что же все-таки вызывает у Ноа, а теперь уже и у ее сестры Авиталь их тревоги и страхи. Когда я вам рассказала, что Ноа в качестве места, где она чувствует себя абсолютно защищенной, выбрала свой класс, вы заплакали. Слезы так и брызнули у вас из глаз, настолько это сообщение было неожиданным и болезненным. До этого, когда я спрашивала вас о возможных стрессах, которые перенесли дети, кроме ракетного обстрела, вы сказали, что дома все в порядке, хотя два года назад вы расстались с папой девочек. На прошлой встрече вы рассказали, что расставание ваше было очень болезненным и сопровождалось ссорами, взаимными обидами, битьем посуды. Однако сейчас дети регулярно встречаются с отцом, и вы не видите никаких особых проблем в их взаимоотношениях.

Михаль кивает и неловко улыбается, она хочет, чтоб я поняла суть ее взаимоотношений с мужем, и в то же время ей неловко, что я знакомлюсь с импульсивными сторонами ее характера.

Г.: Мы с вами предположили, что сирены и ощущение опасности вызывают в девочках травматические воспоминания о периоде вашего бурного расставания с мужем, и тогда Ноа, а за ней и Авиталь пытаются контролировать ситуацию, диктовать, что вам делать. Удивительно, что по прошествии двух недель с момента окончания обстрелов и после нескольких встреч у меня ситуация в вашей семье только ухудшается. Я заходила к девочкам в класс, наблюдала за ними на уроках и на переменах. Они внимательны, выполняют все задания, на переменках веселятся, играют с подружками. В школе все в порядке. Сегодня вы рассказываете, что папа очень хочет вернуться и просит вас об этом. Вы рассказывали об этом девочкам? Что они думают об этом?

Михаль чувствует себя неловко, но начинает рассказывать.

М.: Алон возвращался несколько раз с тех пор, как ушел из дома. Он совершенно сумасшедший. Он приходит пообщаться с детьми и умоляет меня позволить ему остаться. Несколько дней у нас все прекрасно, мы любим друг друга, а потом он опять уходит. Девочки каждое утро проверяют, дома ли его вещи, им так грустно, когда он уходит.

Г.: То есть когда вы говорили, что расстались с мужем…

М.: Конечно, мы расстались. Он постоянно живет со своей мамой. Но он заваливает меня эсэмэсками, хотите почитать? Я получаю в день до десяти эсэмэсок. Вот, читайте сами!

Г.: Если вы хотите, то просто перескажите их содержание.

М.: Он пишет, что я – лучшая женщина на свете, самая красивая, самая привлекательная, он извиняется за свое поведение и умоляет позволить ему вернуться домой.

Г.: И?

М.: Не знаю, иногда я его жалею и позволяю вернуться… А как вы думаете? Разрешить ему вернуться? Даже если знаешь заранее, что потом он опять уйдет?

Г.: Как часто это случается? И что такое эти два года после расставания? Чем они отличаются от тех времен, когда вы ссорились, но не расставались? Что вы объясняете детям по поводу приходов и уходов отца?

Михаль затрудняется ответить на вопросы в обобщенном виде, для нее каждый уход и каждое возвращение мужа – это отдельный случай со своей отдельной причиной. Она пытается рассказать по порядку, что происходило между ними, что вызывало гнев со стороны каждого из них и приводило к разрывам. Не знаю, как и что понимали дети в отношениях родителей, но у меня шла кругом голова. Двери хлопали и хлопали в этом доме.

Г.: Михаль, мне нужен небольшой порядок, я перестала понимать, что происходит, и думаю, что это отражает и ваше состояние, и состояние детей. Давайте попробуем взглянуть на папины уходы и приходы со стороны. Представьте себе ваш дом и входную дверь в нем. Я так и слышу, как она хлопает, то впуская, то выпуская Алона.

М.: «Впуская» – это правильно. Но вот его уходы… Честно говоря, иногда он уходит сам. А иногда я его выгоняю.

Г.: Посмотрите, вот у меня картинки с изображениями разных дверей. Вы попытаетесь рассказать мне все сначала и каждый приход и уход Алона будете отмечать кажущейся вам подходящей картинкой.

Михаль улыбается. Отстранение успокаивает ее раздражение, она хочет понять, что происходит в ее отношениях с мужем, как это влияет на детей. Постепенно она начинает брать часть ответственности на себя. Хотя Алон до сих пор описывается ею как «сумасшедший».