"Худо умирать одному на развалинах", - пришла на ум старому жрецу ясная фраза, словно произнесенная из чистых высот голосом незримого Гения.

Жрец невольно приподнял глаза и уперся взглядом в низкий потолок.

"Гробница", - как короткий железный звук, донеслось новое слово.

Жрец переступил на шаг в сторону.

- Чистым Помыслам известно направление варварского потока, - как бы не обращаясь к Посланнику, произнес он, - Они отреклись от Города... Значит, они считают, что Город уже нельзя спасти.

- Да, отец, - кивнул перс. - Это так. Город обречен... Воля и помыслы богов...

"Как ему легко и приятно говорить: "Город обречен", - с философским спокойствием заметил про себя старый жрец. - Хоть на миг вообразить себя Пифией... или, на худой конец, великим Александром - какова гордость".

Что же отныне: начинать сначала, почти дотянув до последнего десятка сотни? О, если б явился провидец и пообещал успех в деле прошедшей жизни, успех - но через полвека... Да, хватило бы сил отогнать духов смерти на этот срок. Но начинать сначала - новое дело ценой хотя бы в одно десятилетие... Старое дерево не пересадишь на новую землю: корням не ужиться.

На одно мгновение весь Город в памяти жреца и то, что видел он перед собой: пламя светильника, сидящего за столом перса и стену, покрытую сумрачным ковром, - все утратило вдруг свое бытие, оказавшись зыбкими бликами на поверхности речного потока... Это чувство было знакомо жрецу с молодости, но впервые было оно столь отчетливым, столь глубоко пронизавшим душу... Мир призрачен. Постичь эту истину - высшая цель земной жизни адепта, - так учили его когда-то иерофанты Мемфиса, - ибо в оковах плоти душе не подняться выше: эта истина - предел ее земного полета, высшее посвящение перед вратами небесной иерархии.

И теперь старый жрец без всякой опаски усмехнулся своему "высшему постижению": вот он - весь урожай шестидесяти лет безумной суеты, один миг последнего исхода... Не Учителя ли Мемфиса ткали такую судьбу своему ученику?.. Не их ли поныне неведомый помысел...

- Сондарзий, - с усилием прервал жрец взлет своей мысли к последнему ее, опасному пределу, - каковы сроки?

- Если небеса не передумают и не остановят варваров мором или огнем, то... - Перс рискнул улыбнуться, вновь пытаясь показать себя хозяином положения. - То через два года, не позднее, здесь не останется камня на камне.

"Камня на камне", - не сдержавшись, болью отозвалось сердце старого жреца. - Проклятый перс, тебя послала Немезида, а не Чистые... Твоим языком вертит она... "Камня на камне".

Не найти бы в этот миг слов опаснее... Ими, как заклинанием, поднялось с глубин прошедшего воспоминание-тайна... Этими словами открывалась потайная дверь в жизнь жреца.

Когда-то юный Аннахарсис прозрел прямой ход в лабиринте таинств иерархии. Да, то был прямой ход, но через шесть десятилетий он вывел не к золотому алтарю, а - в глухой склеп... Каково теперь было вспоминать самый первый шаг в ту манящую своей прямотой галерею и трепет сердца, не ведавшего гибельного обмана в конце пути.

Старик остановил взгляд на светильнике с головкой сатира и ничуть не изумился, а только хмуро кивнул еще одной примете прошлого: такой же светильник тускло горел в колоннаде фиванского подземелья, где Аннахарсис постиг магию Первого Камня.

...Тот огонек, казалось, едва сопротивлялся мраку. Влажный и терпкий холод покалывал шею и обнаженные ключицы. Да, в юности кожа была тонка и податлива, как душа... Не различая над собой тяжелые своды, ученик робел и невольно втягивал голову в плечи.

Жрец, учитель, стоял слева, держа светильник в опущенной руке.

- Не озирайся и не страшись, - проговорил он тихо и свободной рукой подтолкнул ученика в спину на шаг вперед. - Не озирайся. Не ищи и не желай больше света. Его должно быть ровно столько, чтобы видеть священный знак. Неумеренность в свете - как неумеренность в пище: она развращает душу и отупляет разум. Адепт должен уметь выбирать себе светильник. Пока он юн, ему выбирают учителя.

- Если же света окажется слишком мало? - невольно спросил ученик, подбадривая себя своим собственным голосом.

- Тогда легко оступиться даже в выгребную яму, - без иронии ответил учитель. - Но не время для беседы. Держи голову прямо. Сделай еще один шаг сам и всмотрись.

Ученик повиновался.

Он вглядывался в тьму до боли в глазах и, невольно подавшись вперед, едва не потерял равновесие. Испугавшись укора учителя, он отшатнулся и только в миг этого движения различил словно бы просвет вдалеке.

- Ход, - выдохнул он, стыдясь своей затянувшейся слепоты.

- Спешишь, - сурово сказал учитель. - Не глаза твои виноваты, но поспешность ума.

- Это камень, - изумившись обману зрения, угадал ученик. - Полированная поверхность. Мрамор...

- Хорошо, ученик, - строго похвалил учитель. - Но твоя ошибка обернется ошибкой в судьбе. Это - неизбежная плата за познание царственных истин... Помни, что никогда не следует спешить. Молодой росток нельзя тянуть из земли силой, надеясь, что так он быстрее станет цветком. Он должен вырасти сам - при правильном уходе. Не спеши угадать истину - оборвешь у корня. Пред тобой, Аннахарсис, Первый Камень Фив. Великий основатель города заложил его здесь - и имя его повелевало нами всегда. Зри умом, ученик: Первый Камень повелевает храмом... Теперь же, избранник Сераписа, учи глаза свои. - Жрец встал рядом с учеником и вытянул светильник вперед, прикрыв пламя рукой. - Смотри...

Он позволил свету чуть просочиться сквозь пальцы, и ученик увидел высеченный на поверхности Первого Камня редкой красоты женский лик: высокий лоб, тонкий и прямой нос, тонкие губы в задумчивой, но легкой улыбке.

- Кто это? - изумился ученик.

- Кто?.. - с едва заметной иронией повторил за ним учитель. - Он...

- Он? - не понял ученик, но учитель шире раздвинул пальцы, и свет вычленил из мрака новое пространство барельефа.

Ученик, завороженный красотой лица, не сразу объял глазами новую правду. Но наконец он пригляделся и похолодел: женский лик при лучшем освещении как бы расплылся и, потеряв ясную форму, обернулся бугристым носом грифона... Ниже ясно различались хищные челюсти, а выше, из глубин мрака, мерцали зрачки огромных, выпуклых глаз, давно уже следящих за жертвой.

- Чудовище, - пробормотал ученик, словно от него еще требовалось угадать предмет.

- Игрушка, - вкрадчивым шепотом, немедля отозвался учитель.

Он убрал от огня руку, и свет уже всей