– Вы Игорь, я вас, кажется, на площади видел.

– Платины больше нет, продал, – не отходя от плиты, ответил Цыганков.

Кухня была такая маленькая, потрепанная и неухоженная, что сознание Никиты отказывалось принимать тот факт, будто люди так живут, и перестало ее замечать.

В чайнике было немного воды, он быстро закипел, фыркая струей пара. Они встретились глазами. Цыганков резким движением схватил чайник, готовясь к броску, но Никита еще быстрее сунул пистолет в карман и выставил вперед ладони. Оба нервно рассмеялись.

– Я просто поговорить.

– Понятно, иначе сразу бы выстрелил. – Игорю нравилась беседа. – Чаю?

– Не люблю кипяток, – попытался пошутить Никита.

– Че ты хотел-то?

– Мне сказали, вы знаете, где Кит.

– Кто сказал?

– Татарин с рынка, – чуть запнулся с ответом Никита, но формулировка собеседника не смутила.

– Вот как. Ты с Наташкой разговаривал. Просто так тебя отпустил? А то он после того, как жена от рака умерла, сильно злой стал, мог и пристрелить. Че, так и сказал, что я знаю?

– Сказал, что вы знаете, кто фейерверками торгует.

– Знаю, только это не твой Кит. Зачем он тебе? Когда найдешь, че ты с ним делать будешь? – Никита молчал, не зная ни правильного, ни приблизительно верного ответа. – Ладно, мне какой интерес тебе рассказывать?

– У него денег много, я могу поделиться.

– Ты не поделишься, и деньги мне не нужны, – рассмеялся Цыганков. – И тебе не нужны, но это дело твое. Короче, Кита я твоего видел, но где он прячется, я не знаю.

Дымчатая кошка потерлась о ногу Никите; он в задумчивости почесал ее за ухом, и кошка заурчала.

– Точно не знаете?

– Пистолетом мне поугрожай, может, я вспомню.

– Он к вам за платиной приходил?

– Сходи к Сапожнику, ремонт обуви в сквере Калинина, они вместе с Китом давно дела ведут. Только ты с ним осторожней. Не пугай, лучше денег предложи. Сапожник жадный. – Цыганков прикурил еще одну папиросу и, проследив дым до форточки, сказал: – Зовут Иван. Запомни, не было никакой платины, и меня никогда не было.

* * *

Стоило Никите завести машину, как редкие фонари потухли вместе с окнами. Подсаженные фары «шестерки» медленно ощупывали ночь, проваливаясь в ледяные ямы, бросаясь на кучи снега по обочинам в надежде их объехать, а на ровных участках их жалкий свет безнадежно сдавался метрах в двадцати, заставляя ехать наугад.

Чем дальше Никита отъезжал от Безымянки, тем больше становилось машин и света. Это немного успокаивало. Подъезжать к дому было даже приятно.

Отец был в своем третьем агрегатном состоянии – с похмелья.

– Сынок, дай немножко денег, – не в силах применить более тонкий подход, сказал он, медленно опускаясь на табуретку.

Измученный Никита кипятил оставленный матерью борщ, и ему было не до жалости пополам с отвращением. Сделка выглядела честной: дать отцу денег и успеть поесть и заснуть, пока он пойдет опохмеляться. Никита выключил газ, открыл крышку, выпустившую густой свекольный пар, потом достал из кармана мелочь.

– Спасибо, сынок. – Видно было, что отец с радостью бы побежал, но ресурсов для рывка не хватало. – Как у тебя на работе?

– Дел полно, – набирая гущу половником, ответил Никита.

– Ты смотри, осторожнее там… – не смог точнее выразиться отец, не замечая, как Никита на этих словах сдвинул рукав олимпийки, скрывая след от наручников на запястье. – Ты береги себя.

С этим напутствием отец, накопивший достаточно энергии, прошлепал в коридор и долго, тяжело вздыхая, обувался.

Ложка больно обожгла губы, борщ не остывал, отец все никак не мог уйти.

Дел у Никиты, правда, было немало. Надо обдумать план еще раз, потому что избавиться от Левого трудно, но обмануть еще сложней. На связь с Никитой выйдет человек афганцев, и с этим незнакомцем тоже придется быть осторожным. Предстоит встреча с неизвестным Иваном из «Ремонта обуви», чтобы в конце концов найти и убить эту суку Кита, по чьей вине все это началось.

Желтый с гармошкой «Икарус» шестого маршрута трясло и подбрасывало. В салоне воняло выхлопом, и, кажется, так было задумано в напоминание о бренности комфорта. Вова не знал дня недели, но народу было немного, что наводило на мысли о выходном. В начале пути его смущал старый ватник и неопрятная борода, оправданная маскировкой, но никто на Вову не смотрел, а выделялся он из десятка пассажиров разве что трезвостью.

На очередной остановке вошла женщина-кондуктор, и Вова протянул ей деньги, не зная, сколько стоит билет. Она без слов дала сдачу и натренированной походкой лыжника, восходящего на пригорок, пробралась дальше по салону. Не стала будить пьяного, села рядом, потом опустив голову, задремала.

Запотевшие внутри и грязные снаружи окна не давали сориентироваться, фонари на улицах не горели, остановки никто не объявлял, и спросить было некого. Выходило, что автобус просто болтается в черном вакууме, иногда останавливаясь, чтобы отпустить душу или принять внутрь новую.

На крутом повороте Вова узнал площадь Кирова и встал убедиться в этом через открытые двери. Оставалось две остановки.

* * *

Между вторым и третьим этажом, теснясь у подоконника с батареей, стояли подростки. Они затихли, услышав Вовины шаги.

– Сигаретами не угостишь, дядь? – спросил самый рослый из них, увидев Вову в лестничном пролете.

– Не курю.

От тесноты или наглости один задел Вову плечом, но не учел массы бывшего боксера и отлетел к стенке.

– Аккуратней, – с вызовом сказал чернявый в огромной меховой шапке, но, встретившись глазами с бородатым мужиком, сразу потух и уставился в заплеванный пол.

Пройдя еще пролет, Вова остановился и постучал.

– Возврату не подлежит, – не пропуская гостя через порог, сказал Сапожник.

– Я не за этим, – возразил Вова, и хозяин чуть вскинул широкий подбородок, требуя объяснений. – Можно я внутри скажу?

Сапожник нехотя отступил в коридор и бросил короткий взгляд направо, в зал, откуда доносилось неясное бормотание.

– Мне оружие прикупить.

– Какое?

– Любое, главное, чтоб стреляло.

– Ты купить пришел? Я думал, про золото скандалить. Проходи, Кит, – оттаял Сапожник. – Выпьешь?

– Выпью, – мгновенно согласился Вова.

В зале на большом столе стояла бутылка коньяка и один стакан, в углу тихо говорил телевизор. Вова сел на старый деревянный стул, вслушиваясь, как в другом конце квартиры гремит кастрюлями Иван.

– Только плохое показывают, – кивнул на экран Сапожник и поставил на стол перед Вовой граненый стакан, а справа от него, как столовый прибор, положил обрез.