– Так вроде про грибы говорят.

– Ну, не громкая же? – кивнул на темную лунку мужик.

– Научите, а! – по-мальчишески вырвалось у Вовы.

– Неси свои снасти, попробуем, – усмехнулся рыбак. – Тихо ты, не спеши! Лед, говорю, плохой.

Коробочка с крючками, блеснами и мормышками по новому Вовиному порядку лежала на полочке в гараже. Он понес ее как сокровище, по пути стряхивая пыль.

– От деда, что ли, осталась? – с интересом рассматривая снасти, спросил мужик, и Вова кивнул. – Такие лет двадцать уже не делают, а хорошие ведь. Давай так: ты мне эти отдашь, а я тебе свои взамен. У тебя все равно удочки нет, лески эти сгнили, блесны чистить надо…

– Научите, можете забирать, – перебил Вова, пытаясь рассмотреть его лицо и удивляясь черным, как прорубь, кругам под глазами.

– Чего тут учиться, сиди жди. – Через десять минут рыбак двумя руками ловко начал подтягивать леску и вытянул красноперого окунька. – Теперь давай ты.

Лунка завораживала Вову, он привык к белому льду и забыл, что под ним течет вода. Почти черная густая жидкость, ничем не напоминающая летнюю Волгу. К закату после нескольких ошибок он поймал трех окуней, и азарт его разгорелся.

– Все, пора мне, – размеренно начал собираться мужик, но Вова его не замечал. – Последний тебе совет, как бывалый рыбак скажу. С берега ты на белом льду как на ладони. Возьми белую простынь из дома, накинь на себя сверху, так тебя не заметят.

– Хорошо, – боясь упустить клев, кивнул Вова, а когда смысл сказанного дошел до него, рыбак уже шел по тропинке вдоль дач.

Лунка начала затягиваться кашицей, три окунька превратились в ледышки. Вова пытался вспомнить, чем выдал себя в разговоре с рыбаком, но ничего не понимал. Он сходил в дом, подбросил дров в печку, сделал глоток простывшего чая и взял белую простыню.

* * *

Холода Вова больше не чувствовал. Тело стало продолжением лунки и льда и, казалось, всего вокруг. Вроде бы надо было вернуться в дом и согреться, но и так было тепло, а если совсем не двигаться, то даже очень приятно. Мысли сначала замедлились, а потом и вовсе прекратились. Простыня соскользнула с плеч, но Вова не стал ее поднимать.

Он почти заснул, когда по льду пробежала вспышка белого света. Вова обернулся на источник, и привыкшие к тьме глаза ослепли. Свечение поползло по льду, смещаясь все левее и левее, пока не добралось и не запрыгало по берегу. Всего лишь фары, но Олега он не ждал, и автомобиль не был похож на «четверку». Вова отложил удочку, медленно, хоть это не имело смысла, сполз со стула и начал натягивать на себя простыню.

Машина остановилась и попятилась, фары снова побежали по Волге, и Вова спрятал лицо. Автомобиль поехал в другую сторону, замер у его дачи. Дверь открылась, силуэт водителя был неразличим, по льду заскользили отголоски музыки.

– Приехали? – Из задней двери вышла пьяная девушка и, судя по слабым вспышкам, видно, хотела прикурить.

– Да садись уже, – весело ответил водитель.

Двери хлопнули, машина тронулась и остановилась метрах в двухстах у другого забора. Вова не шевелился, пока автомобиль не исчез за воротами, потом собрал рыбацкие снасти, оставив обледеневших окуньков у лунки и, пригибаясь от боли в замерзших ногах, двинулся к своему дому.

Свет Вова решил не зажигать. Сидя в красноватом мерцании печки, постанывая, он растирал руки и ноги. Тепло возвращалось с болью. Музыка на соседнем участке стала громче, сквозь нее прорывались пьяный смех и отдельные выкрики. Не чужое веселье, а его возможность вызывала зависть Вовы. Совсем рядом люди, не таясь, живут, а главный их страх – не пережарить шашлык. Вместе с этой мыслью голоса и музыка затихли, раздался глухой хлопок выстрела. Вова вздрогнул, вжав голову в плечи. Второй выстрел заглушили радостные голоса, и по домику побежали разноцветные отблески фейерверка.

Сверху бетонная плита, голые бетонные стены со всех сторон, стальная дверь, снизу бетонная плита. Прямо в центре промерзшей комнаты на полу сидел Никита, прикованный наручниками к полукруглой стальной скобе. Времени для размышлений у него было много. Он решил, что именно для этого металлический полукруг и оставлен посреди помещения. Встать во весь рост Никита не мог, а ледяной пол вгрызался в тело, и приходилось сидеть на корточках, пока не затекали ноги, а холод, через тонкие подошвы кроссовок, не лишал ступней. Тогда он менял положение и отмораживал то задницу, то колени.

В щели стальной двери проникал электрический свет, но внутри смотреть оказалось не на что, а снаружи была неизвестность. До слуха временами долетало потрескивание, и Никита догадался, что это сварка. Куда его привезли, он не видел, но ехали, кажется, недолго. Никаких новостроек в районе Безымянки он не помнил, размеры комнаты, впрочем, и не подходили жилому дому. Желание согреться и принять удобное положение вытеснили все страхи и вопросы, а в возможность своей смерти Никита не верил. Если в ближайшее время никто не придет, можно будет попытаться снять наручники, но впереди еще стальная дверь, а главное – правую руку калечить жалко.

За всю дорогу похитители не сказали ему ни слова и не зверствовали. Никто Никиту не бил, ничем не угрожал, но действовали уверенно и сила у них была. Когда его приковывали к полу, даже мысли не возникло сопротивляться. Потом сняли шарф с лица и тихо приказали не орать. Лица он не рассмотрел.

* * *

Дверь открылась. Никита зажмурился от потока света, а когда открыл глаза, увидел только два силуэта: один, пониже, стоял впереди, второй, покрупнее, остался в проеме. Секунд десять они молчали.

– Ну, мальчишка же совсем, – с тоской и злобой сказал низкий и сделал еще шаг к Никите. – Мы тебя пытать и ломать не станем, либо говоришь, либо пулю в лоб. Уяснил?

Пересаживаясь на корточки, Никита кивнул и заморгал, привыкая к свету и стараясь рассмотреть лица, скрытые полутьмой и облачками пара.

– Вопрос один: кто из вас, тварей, убил Леху?

– Кого? – переспросил Никита, и низкий чуть мотнул головой, а крупный достал из кармана пистолет. – Я правда не понимаю. Шурика недавно валили, а про Леху я ничего не слышал.

– Так вы Шурика валили? – с неясной интонацией спросил низкий.

– Не я, Комар, – поторопился объяснить Никита. – Шурика-барыгу убить собирались, такие разговоры были, ни про какого Леху никто ни слова не говорил.

– Леху просто за компанию, так получается? – Никита пожал плечами, и низкий тут же взорвался: – Вот вы гниды!

– Я только за площадью слежу…

– Ты хоть понимаешь, что я с Лехой весь Афган прошел, что он… Да че тебе объяснять! – Никита молчал, ожидая, когда низкий проорется, и рассматривал его лицо. Близко посаженные глаза, короткие светлые волосы – это он был на площади в «уазике».

– Я тут ни при чем, – вставил в паузу Никита, но неправильно выбрал время.