А вот это было приятно слышать. Уж как-нибудь он, Габлер, проживет без прощения чужого бога. Главное – теперь можно было не опасаться преследования. Это весьма облегчало жизнь. Правда, на бриге, летевшем к Аполлону, Низа говорила, что кара за причиненное зло неминуема, она настигнет даже после смерти… Но это были какие-то общие рассуждения, а тут тебе сказали конкретно: Беллизон отказывается от мести. Возникал еще вопрос, верит ли сам жрец в то, что общался с божеством, однако это было не так уж и важно. Главное, ему, Габлеру, больше не стоило ожидать неприятностей от служителей горного храма.

«Жить стало легче, жить стало веселей», – обрадованно подумал Крис.

– Это все, что я хотел тебе сказать, – произнес Ориобеллиз. – Ты нам помог, а дальше поступай так, как сочтешь нужным. Если пожелаешь, оставайся у нас на любой срок. Хотя развлечений здесь нет. Если же не пожелаешь… – Глава беллизонской общины слегка развел руками.

– Я пока не определился, – честно сказал Габлер. – Мне нужно подумать. Коль не гоните, я бы пока пожил тут, прикинул варианты. За проживание могу заплатить.

Ориобеллиз вскинул голову:

– Ты нам не в тягость, и мы не бедствуем. Повторяю, находиться у нас можешь сколько угодно.

Крис потер подбородок и посмотрел в темные глаза подгорного командира:

– Спасибо, с этим понятно. С даллиа Анизателлой тоже понятно: ее вернули. Причем главная заслуга тут приналежит веронцам, они свое обязательство выполнили… – Он замолчал, продолжая глядеть на Ориобеллиза.

Жрец неподвижно стоял, выдерживая этот взгляд. Потом отвел глаза, подошел к креслу и медленно опустился в него. Габлер остался на ногах, только чуть повернулся на месте, продолжая выжидающе смотреть на беллизонца. За спиной жреца, на одном из заменявших окна экранов, прыгали в море с белых уступов айсберга пингвины. Серебристые брызги летели вверх и казались ореолом над головой Ориобеллиза.

– Каждый волен действовать в соответствии с собственными замыслами, – приглушив голос, начал глава общины. Глядел он при этом вниз, словно разговаривал с полом. – У веронцев свои замыслы, а у меня… у нас – свои.

«Нет, именно у тебя, – подумал Крис. – Именно ты здесь все решаешь, командир…»

Он уже все сообразил, но питал надежду на то, что ему удастся переубедить главного жреца. Впрочем, надежда была совсем слабой.

– Сегодня в Стронгхолде прозвучит наше заявление, – продолжал беллизонец. – Пока вы отсутствовали, мы тоже не сидели сложа руки и завершили одно очень важное дело. Чрезвычайно важное! Повторяю, сегодня мы сделаем заявление, и Императору о нем обязательно сообщат. В такой ситуации просто непозволительно разбрасываться нашими оломинниа. Непозволительно! Они нужны здесь! – Последние слова были как камни, с грохотом упавшие на пол.

Габлер сделал шаг к Ориобеллизу.

– Совсем недавно одна ваша олломинниа сказала так: «Кто лжет, тот погибнет». По-моему, замечательные слова. Или нет?

Руководитель подгорной общины наконец поднял голову и взглянул на Криса. Лицо беллизонца было непроницаемым.

– Что такое ложь, Габлер?

– Ложь – это вранье! – выпалил Крис. – Намеренный обман!

– Да, обман, – подтвердил Ориобеллиз. – Но это же понятие обозначается и другим словом: «хитрость». Хитрость, Габлер! Именно так! Это одно из свойств сознания, и оно необходимо для расширения возможностей личности или какого-либо сообщества по приспособлению к окружающему. А иногда от нее зависит и само выживание! Хитрость, Габлер, это такой же инструмент сознания, как наши руки, ноги, голова… Мы пользуемся этим инструментом, и сам по себе он не плохой, и не хороший. Он просто инструмент!

Ориобеллиз говорил убежденно, буквально вколачивал каждое слово, будто легат[27]на праздновании Дня Стафла. Крис почувствовал, что мозги у него разлетаются от монолога жреца. И все-таки сумел пробормотать:

– Инструмент, может, и не плохой, и не хороший, но ведь он не действует сам по себе – им пользуются. И тот, кто пользуется этим инструментом…

– Именно! – прервал его беллизонец. – Ножом можно вырезать скульптуру из дерева, а можно – убить! Все зависит от намерения. И если с помощью хитрости ты добиваешься своей цели, значит, эта хитрость оправданна!

– Даже если цель противоречит морали? – безнадежно спросил Крис.

Он уже понял, что этим спором ничего не добьется. Жрец уводил его в какие-то дебри, напускал тумана, хотя всего-то и надо было сказать: «Да, Индилайнон соврал веронцам от моего имени, и никаких олломинниа я им не дам! Дырку им от бублика…» Вот и все.

– Мы сейчас говорим не о морали, а о том, что хитростью можно и нужно пользоваться, – заявил жрец.

– А по-моему, у нас разговор о том, что вы обманули веронцев, – хмуро произнес Габлер.

Ориобеллиз картинно воздел руки и вскричал:

– Да не обманули мы их!

– Ага, – кивнул Габлер. – Просто обхитрили. Конечно, это совсем другое дело. И обещание твое это просто обещание. Вам, вон, Император тоже наобещал.

Жрец его иронию, разумеется, понял, опустил руки и миролюбиво сказал:

– Хорошо, Габлер. В конце концов, все дело в терминах. Мне пришлось прибегнуть к хитрости с определенной и вполне понятной целью: вернуть даллиа Анизателлу. Да, от моего имени веронцам было дано слово. И я от этого слова не отказываюсь. Мы им поможем, но не сейчас.

– А когда?

– Когда добьемся своей главной цели.

– Значит, они могут этого и не дождаться, – разочарованно махнул рукой Крис.

– Дождутся, и очень скоро, – твердо сказал жрец.

Габлер промолчал. Ему было ясно, что ничего тут не изменишь, сколько ни сотрясай воздух. Ни-че-го. У Ориобеллиза были свои понятия о морали. И чем этот служитель несуществующего божка отличался от Императора? Да ничем. «Все они одного поля ягоды», – как говорил прадед Хенрик.

Нужно было сесть и очень крепко подумать о том, что делать дальше…

Ориобеллиз обвел взглядом комнату и так же медленно, как и садился, поднялся из кресла. При всей неторопливости и скупости его движений Габлер давно подметил, что это вызвано, скорее всего, высокопоставленным положением беллизонца, а не его физическими возможностями. Хоть лет ему было и немало, он находился в хорошей форме.

– Если хочешь, тебя проводят в одно место, – сказал жрец. – В тупик Тар. Посмотришь, как работают наши уллимы и олломинниа. Таких производств, я уверен, ты не видел. Правда, идти туда почти шестнадцать километров.

– Да нет, я уж лучше тут… – отказался Габлер.

Топать в такую даль ему совсем не хотелось.

– Ходьба – это жизнь, – произнес Ориобеллиз уже знакомую Крису фразу. Повернулся спиной, неторопливо пересек комнату и исчез в стене.