заиграла торжествующая улыбка. – Ты сама упомянула имя нашего благородного интенданта жандармерии.

– Как это… – Стефани поджала губы и растерялась настолько сильно, что попятилась и села на кровать. После такой реакции она поняла, что скрывать и отнекиваться больше не получится.

Изабель медленно, будто наслаждаясь выигрышем, подошла к ней и устроилась рядышком, обхватив подругу за плечи.

– Стоит признать, что объект твоих сердечных томлений вполне хорош собой. Он красив, по-своему галантен. А уж сколько сделал для нашей семьи. Проявил настоящее благородство.

– Все равно мы друг другу неровня. Я – дочь графа, а он…

– О, как далеко ты пошла в своих фантазиях, – усмехнулась Изабель, вызвав на себя гневливый взгляд. – А ты знаешь, что в этом году наш король подписал закон, по которому любой может стать хоть бароном? Да хоть графом?

Стефани считала, что нельзя быть еще более растерянной, но оказалось, это не так. Новость поразила ее так сильно, будто на ночном небосводе вместо молочной всплыла розовая луна.

– Да-да. Были бы деньги. Теперь любой может получить титул, а твой интендант богатый, учитывая, что у него бидарский скакун, – по-деловому произнесла Изабель. – Но пока что тебе стоит разобраться в своих чувствах. Легкому флирту поспособствует красивое платье из муслина… – загадочно проговорила она.

Сама мысль о том, чтобы появиться перед вечно ухмыляющимся Эдрианом в женственном наряде, вызывала мандраж. «Интересно, какие шуточки он отвесит по такому поводу?»

– Нет, нет, я не хочу наряжаться, не хочу флиртовать и тем более не хочу разбираться в своих чувствах… Пусть они угаснут без следа и все будет как прежде, – возмутилась Стефани. – И вообще, мне бы разобраться, что за зверь растерзал Вента и напал на брата.

С улицы донеслись удары часов на башне, прервав на короткое время разговор.

– Как же ты боишься собственных чувств, Стеф, – произнесла Изабель, когда все стихло.

– Нет, – категорично заявила Стефани.

– Да! – Изабель знала, что самое действенное и мощное оружие, способное расколоть «скорлупу» вокруг чувств подруги, – воззвать к страху прослыть трусихой. – Всегда боялась. Сколько я помню, ты никогда не плакала.

– Я плакала на похоронах матери, – тихо заявила Стефани, будто стыдилась этого больше всего на свете.

Изабель развела руками и покачала головой, подтверждая свои слова.

– А еще я плакала, когда подумала, что Лорент умрет.

– И все? Два раза в жизни?

– А что, нужно реветь каждый день? Слезы – это жалость к себе. Это слабость и только. – Стефани нахмурилась. – И я не понимаю, в чем состоит связь между слезами, моими внутренними переживаниями и мужчинами?

– Потому что они их нам приносят. Женщины частенько плачут из-за своих возлюбленных. Они могут делать нам очень больно. Даже ненароком.

– Значит, нет мужчины – нет слез, – пожала плечами Стефани и поднялась с кровати.

– Смотри, как бы не лить слезы из-за того, что нет мужчины, – театрально возвестила Изабель, заставив девушку обернуться. – И не плакать, что нужный тебе мужчина с другой.

* * *

Поначалу слова Изабель показались ничего не значащими. Стефани думала, что выбросила их из головы и забыла. Но утром фразы о слезах и мужчинах преследовали ее, как первые комары по весне, норовившие укусить, когда теряешь внимание. Мысли девушки вновь и вновь возвращались к интенданту, подруге и тому поцелую руки возле кондитерской. До невозможности странные и постыдные чувства и эмоции переполняли ее: от внезапно разыгравшейся ревности и чуть ли не желания рассказать брату в красках об этой сцене до совестных мучений о том, как ей такое могло прийти в голову.

Жить в городе Стефани нравилось меньше, чем в шато. Приходилось привыкать к шуму, жесткой постели и обилию непривычных запахов. Прохаживаясь по бульвару, девушка то зачарованно вдыхала аппетитный аромат пекарен, то морщилась от зловония нечистот. Одни люди толкались и спешили по делам, другие – валялись возле первого встречного уличного столба, воняя дешевой выпивкой и демонстрируя окружающим содержимое желудков.

Бранились все. И за несколько дней пребывания в городе Стефани порядком надоело слушать ругань. Вдобавок по ночам ее будили человеческие вскрики. Это пугало. Она подрывалась к окну, вспоминая об огромном волке, но потом слышала смех, улюлюканье и, содрогаясь от собственных подозрений о том, чем по ночам занимаются остальные, с трудом ложилась спать.

Стефани отказалась от излюбленных конных прогулок, потому что осознавала опасность, да и отец не согласился бы отпустить ее одну, а брат и дядя не могли составить компанию, так как уехали в шато. К концу первой недели девушке попросту стало скучно. Но жаловаться она не смела. И речи быть не могло о собственном комфорте, когда Лорент так тяжко шел на поправку: юноша все еще не мог сидеть. Поэтому свои лишения она посчитала слишком незначительными, чтобы не то что заявлять о них, а даже думать.

Но все же было в этих погожих днях кое-что еще. То, что заставляло сердце биться чаще, а душу воспарять в небо и больно падать наземь.

Бону, на которой Стефани приехала проведать Лорента в госпиталь, приходилось все равно выгуливать. Лошади нельзя долго стоять в конюшне. Но, поскольку прогулка была не лучшей идеей, девушка после завтрака водила любимицу по главным улицам города.

Графу такие вылазки были не по душе. Он говорил, что подобным может заниматься конюх или его подмастерье. Такой вариант не устраивал Стефани, которая не умела подолгу сидеть на одном месте. В итоге ей удалось уговорить папá, пообещав не отклоняться от заранее обговоренного маршрута.

Во время подобных прогулок Стефани чувствовала повышенное внимание со стороны горожан, но старалась не придавать этому слишком большого значения. При столкновении с прохожими, будь то, к примеру, работяга или торговка, страха не возникало. Ее захватывал интерес к простому малознакомому люду. Горожане же сторонились, опасаясь вызвать гнев госпожи и получить стеком, так как подобные ситуации не раз случались с другими представителями местного дворянства.

Отец Стефани не поощрял такие выходки на территории, вверенной ему как губернатору провинции, и добивался той справедливости, которой мог, на основании законов. Потому что считал, что безнаказанность одних приводит через страх к бунту других.

Один раз девушка задержалась возле фонтана на рыночной площади. Вокруг каменной чаши с парапетом, где собиралась изумрудная вода, расположились мелкие торговцы, которые в малом количестве продавали излишки урожая. Один продавец выставил ящик крупных завитых кабачков, другой – налитых слив, третий – сочных тыкв. Бону привлекли красные наливные яблоки с желтым пятнышком на боку. Лошадь упорно шла к торговцу – светловолосому мальчишке лет девяти на вид – и не желала сворачивать.