жрецов высокой ступени посвящения. Собственноручно они поднесли Хатеперу и Анирет вино из храмовых погребов, настоянное на меду. Царевна с радостным изумлением узнала в одном из жрецов Икера. Именно он подал ей чашу.

Он был так же хорош собой, как и в день, когда она увидела его впервые. Мейа не просто так отмечала некоторую экзотичность его внешности. Его кожа была темнее, чем у жителей более северных сепатов, но всё же не такой тёмной, как у Ферахи. Вроде бы, отец его был охотником из Нэбу, но Анирет не помнила точно – они мало говорили о прошлом жреца. Его лицо было у́же, чем у большинства южан, но притом гармонично сочетало в себе характерные для них крупные черты. Чувственная полнота его губ не раз становилась предметом игривых шуток Мейи. И оказывается, Анирет уже позабыла, какими невероятными вблизи были его глаза – зеленоватые с желтыми искрами.

Улыбнувшись, Икер украдкой коснулся её пальцев, обозначая и свою радость от встречи. Царевна спрятала ответную улыбку, пригубив изумительного вина.

Да, он изменился, обрёл особую стать, пройдя ещё дальше, ещё глубже по Пути служения Богине, – это девушка видела и чувствовала. Но его тёплая Сила осталась прежней и ощущалась даже в случайном прикосновении.

Все вместе они вошли под сень храма, и здесь процессия рассредоточилась. Каждый получал от встречи с Богиней что-то своё.

Мягкий свет лился меж огромных округлых колонн, переливаясь голубоватой бирюзой на стенах, отражаясь мистическим сумраком в индиговых сводах, подчёркивая золотую вязь иероглифов и оживляя фигуры на изображениях. Анирет подняла голову, любуясь ликами Богини на вершинах колонн, чувствуя на себе Её ласковый любящий взгляд. В древней мистической улыбке Хэру-Хаэйат было столько нежности и принятия, что щемило сердце. Поистине, Она умела достигнуть сердца любого смертного. Недаром в разных ипостасях Её глубоко почитали даже хайту – правда, как говорилось в обрывках их легенд, в качестве супруги Сатеха, а не супруги Ваэссира.

В воздухе переливалась храмовая музыка, но при этом в сознании воцарялась удивительная напоённая светом тишина. Сладкий аромат благовоний, искристые переливы арфовых струн, шелестящий перезвон систров – всё это создавало особую, но такую естественную для этого места среду, помогавшую соприкоснуться с самим собой лучше.

«Благодарю тебя, Владычица…» – беззвучно прошептала Анирет и прижала ладонь к колонне, в тени которой остановилась.

Камень под её кожей был тёплым и пульсировал жизнью. Богиня улыбнулась ей с высоты колонны и обняла её за плечи рукой одного из своих жрецов – такой знакомой рукой.

– Добро пожаловать, Анирет.

Внизу, в одном из внутренних дворов храма шумно готовились к пиру и празднику, но на верхнем уровне можно было найти покой и уединение. Возможно, именно поэтому здесь так любили отдыхать храмовые кошки, в обилии и разнообразии населявшие Тамер, город своей божественной покровительницы. Здесь же располагались небольшие молельни и обсерватории, из которых жрецы наблюдали за движением небесных светил. Отсюда открывался прекрасный вид на храмовый комплекс во всём его великолепии и на утопающий в зелени сикоморовых рощ город Тамер. Сикомор здесь росло великое множество, поскольку это дерево считалось священным даром Хэру-Хаэйат и одним из Её символов. На верхний уровень вело несколько лестниц, искусно вырубленных в камне, стены вокруг которых были украшены рельефами со священными текстами и изображениями Богов и нэферу. Больше всех остальных Анирет любила путь, который сейчас – совсем как когда-то, несколько лет назад – проходила с Икером. На одной из стен у этой лестницы было изображено путешествие Хэру-Хаэйат в любящие объятия Ваэссира, в древний город Некхен, бывший городом-культом божественного Эмхет ещё до того, как была заложена Апет-Сут. На второй стене они уже рука об руку путешествовали по всем сепатам Таур-Дуат, даруя живущим Своё благословение. Разумеется, здесь, в храме Золотой, центральной фигурой повествования была именно Богиня, а не сам Владыка Ваэссир, и о Любви, которую Она изливала в мир, вёлся рассказ. В этих изображениях было столько красоты и нежности, что Анирет каждый раз замирала, чтобы полюбоваться, хотя проходила этой тропой не единожды. Сверху, через узкий проход на крышу, на лестницу лился солнечный свет, и казалось, что изображения оживали, дышали. Вечерами жрецы зажигали наверху светильники, и тогда проход наполнялся танцующими тенями.

Взгляд царевны привычно остановился на сцене, в которой Ваэссир обнимал Золотую соколиными крыльями, а после преображался, чтобы встретить её уже в привычном обличьи. Вместе Они трансформировали энергию пронизанного светом эфира в события, зримые и ощутимые на земле. Планы бытия были связаны неразрывно: «Что на небе, то и на земле, что на земле, то и на небе», – гласил древний Закон. И хотя в каждом из смертных был заложен потенциал одухотворять материю, как правило, живущие были либо слишком привязаны к земному плану, либо уходили слишком далеко в своих духовных практиках, чтобы быть теми, кем должны были, – связующим звеном, своего рода живой осью мира. Одним никогда не стоило пренебрегать ради другого, и об этом напоминала Золотая. Всякое искусство, дарованное Ею, безусловно, было одухотворено, но имело и своё земное зримое воплощение. «Вы воплощаетесь здесь не за духовным опытом. Ваша душа здесь для того, чтобы познать опыт жизни земной. Так грани бытия соединяются в своём великом многообразии», – говорили Её жрецы.

Икер стоял рядом с ней, так близко, что она чувствовала его плечо своим. Но сейчас почему-то Анирет вспоминала не месяцы обучения в этом храме под его руководством, а то, как они с Нэбмераи несколько дней назад стояли у дверей в гробницу Хатши и Сенастара, и как её странным образом взволновало его присутствие. Энергии Золотой смешивали её мысли, пробуждали в ней смелость и несвойственную ей дерзость. Да, она не успела показать Таэху столичные храмы, и в итоге повсюду его сопровождала Мейа. Но теперь они были в Тамере, в самом первом доме Хэру-Хаэйат на земле… и здесь всё было возможно.

Не сговариваясь, они с Икером обменялись понимающими взглядами и продолжили путь по лестнице наверх. Свежий ветер, напоённый ароматами благовоний и готовившихся внизу угощений, ударил ей в лицо.

Царевна и жрец прошли к краю верхней террасы и сели на одну из каменных скамей, развёрнутых к городу, любуясь нежившимся в золотисто-оранжевых отблесках заката Тамером. Дома казались высеченными из янтаря и сердолика, а массивы сикоморовых рощ приобрели оттенок тёмной бирюзы, совсем как та, что украшала драгоценные уборы Богини на Её изображениях. С улиц то тут, то там раздавались звуки музыки. Весть о прибытии высоких гостей уже разлетелась по Тамеру, а гостеприимным жителям достаточно было и менее значительного повода