о Габриэле, и я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к ней, прежде чем полностью проснуться и понять, что другая половина кровати пуста. Что, конечно, так и есть. Это был роман на одну ночь, а не отношения. Скорее всего, я никогда больше ее не увижу, но впервые мысль об этом, когда речь заходит о девушке, которую я привел домой на ночь, вызывает пульсацию разочарования в моей груди и отдается эхом в моем члене.

Я обхватываю ствол рукой, лениво сжимая и поглаживая, но это не то, чего я хочу. Знакомое удовольствие от собственных прикосновений пронизывает меня, но оно кажется неудовлетворительным по сравнению с тем, что я чувствовал прошлой ночью. Тугой влажный жар киски Габриэлы, абсолютное совершенство ее тела, то, как она смотрела на меня своими широко раскрытыми нежными глазами… я стону, перекатываясь на спину, когда моя рука набирает темп. Этого недостаточно, ни в коем случае, не тогда, когда у меня есть гребаная Габриэла, с которой можно сравнить это, но я не могу остановиться. Слишком много воспоминаний проносится сейчас в моей голове: Габриэла, прижатая к стене бара, тихо стонущая, когда я впервые поцеловал ее, она прижата к двери моей комнаты, когда я ел ее сладкую киску, пока она не кончила мне на язык, она падает в мои объятия, и мы вдвоем мы падаем на пол, когда я раздел ее догола.

— Блядь, — громко стону я пустой комнате, мои бедра толкаются в кулак, стремясь к большему. Я не думаю, что когда-либо за всю свою жизнь кончал так сильно, как прошлой ночью, оба раза. Она была такой чертовски тугой, такой хорошей, нетерпеливой, хотя и немного неловкой, и того, как она хотела меня, было достаточно, чтобы сделать это невероятным само по себе. Прошло так чертовски много времени с тех пор, как я чувствовал себя таким желанным. Просто воспоминание о ее руках в моих волосах, когда она целовала меня, о ее бедрах, выгибающихся вверх, чтобы она могла впервые взять мой член… Я откидываю голову назад, постанывая, когда сжимаю свой член в кулаке, чувствуя знакомую пульсацию, когда начинаю кончать. Я поспешно откидываю одеяло, подтягивая его к своему прессу, и наблюдаю, как струи спермы брызгают мне на живот, когда я сильно кончаю, думая о Габриэле.

Это чертовски приятное ощущение, но это также отрезвляющее напоминание о том факте, что я дважды кончил в нее голым прошлой ночью. Глупый поступок и столь же абсурдный, поверить незнакомке, когда она сказала, что принимает таблетки. Но я доверился ей, и погряз в своих собственных нуждах, и теперь с этим ничего нельзя поделать. Скорее всего, я даже больше ее не увижу, напоминаю я себе, выскальзывая из кровати, хватая телефон, чтобы направиться в ванную принять душ. Это был роман на одну ночь, для меня в нем не было ничего необычного. Возможно, я немного скучаю по ней, что необычно, но опять же, это был первый хороший секс, который у меня был с тех пор, как я порвал отношения с Сиршей. Тогда не так уж странно, что я испытываю легкую боль при мысли о том, что мне больше не доведется испытать это снова.

Я иду собрать свою одежду с пола, где оставил ее прошлой ночью, и в этот момент роняю телефон.

— Черт, я сегодня с утра как на иголках, — бормочу я себе под нос, протягивая к нему руку — только для того, чтобы застыть на полпути.

На бежевом ковре, рядом с моей сброшенной одеждой, там, где я трахал Габриэлу прошлой ночью, есть что-то похожее на пятно крови. Темная и засохшая, склеивающая волокна, и я полагаю, что это могло быть что-то еще, но человек моей профессии знает, как выглядит кровь, даже в небольшом количестве.

Я хватаю свой телефон, выпрямляюсь и вытираю рукой рот, когда все подозрения, которые были у меня прошлой ночью, разом возвращаются. Наивность Габриэлы по отношению к мужчинам, которые пытались заигрывать с ней, ее милая невинность, то, как она колебалась, когда впервые увидела мой член. Какой тугой она была, крепче, чем любая другая женщина, с которой я был, почти до такой степени, что поначалу я не мог войти в нее. Сдавленный крик, который она издала, когда я вошел в нее, почти, как если бы ей было больно, нетерпеливая неуклюжесть ее движений.

— Блядь. — Это слово звучит громко и резко в тишине моей комнаты, и я чувствую, как сжимаются мои челюсти, когда я складываю все воедино. Я отмахивался от каждого из этих признаков по мере их появления, мысленно объясняя их, потому что не хотел сталкиваться с выбором, стоящим передо мной, если бы она была девственницей, быть у нее первым или отослать ее прочь. Я не хотел иметь дело с эмоциональными последствиями того, что был у кого-то первым. Так что я отговорил себя от всех своих внутренних ощущений, которые у меня были. И в результате я почти уверен, что лишил Габриэлу девственности прошлой ночью, а она мне ничего не сказала. Почему она не сказала мне? Она боялась, что я ее не захочу? Это не обязательно было бы правдой, но было бы полезно знать. Было над чем подумать, поэтому я не обращался с ней как… Как с женщиной, привыкшей к тому, чтобы ее трахали.

Это почти несомненное знание заставляет меня чувствовать себя дерьмово и в то же время немного злит, потому что я чувствую, что мне должны были предоставить выбор в этом вопросе. Я действительно не думаю, что отказал бы Габриэле, даже если бы знал. Я слишком сильно хотел ее, а она явно хотела меня. Но я даже не был в состоянии принять это решение.

Это не имеет значения, говорю я себе, залезая под горячий душ, запрокидывая голову под струи воды и стараясь не думать о Габриэле, которая была здесь прошлой ночью, о ее гладком влажном теле под моими руками, о том, как мы упали в постель насквозь мокрыми. Ты никогда больше ее не увидишь. От этого тоже почему-то становится еще хуже, как будто первая хорошая ночь, которую я провел с женщиной за бог знает сколько времени, была омрачена всем этим.

Я сказал ей, что, возможно, некоторое время побуду в Сангрен а случай, если она решит вернуться, и теперь я чувствую желание сделать это еще сильнее, по целому ряду причин. Частично потому, что я раздражен тем, что она была нечестна, и я хочу