на воде слева от них, смеялись и выкрикивали ругательства в адрес погибающих врагов. Сейчас не было места для сострадания, а уважение к мужеству экипажа придет только потом, когда все остынут от боя.

Огонь из всех стволов перекинулся на других атакующих. Пилоты производили всевозможные маневры, бросали самолеты из стороны в сторону, чтобы не стать легкой добычей, но никто из них не смог сравниться в смелости с Хеннеманом. Один «Хейнкель» выпустил свои торпеды по русскому танкеру «Донбасс», замыкавшему третью колонну конвоя; стрелки «Донбасса» открыли стрельбу по торпедам и заставили их отклониться в сторону. Когда самолет зашел над судном «Олопана» непосредственно перед «Донбассом», он столкнулся с такой стеной орудийного огня, что развернулся влево и ушел над поврежденным «Уильямом Хупером» через арьергард конвоя, теряя высоту и оставляя за собой шлейф дыма. Он исчез за горизонтом, но казалось маловероятным, что ему удастся дотянуть до базы. Все другие самолеты побросали свои торпеды, даже не долетев до ближнего эскорта, и некоторые настолько торопливо, что торпеды пошли не под теми углами, кувыркались и в конечном итоге тонули. Было подбито еще несколько самолетов. В одном самолете прямым орудийным огнем был убит стрелок. Картина гибели командира охладила боевой пыл немецких летчиков. Неоспоримая храбрость лейтенанта Хеннемана была посмертно оценена Рыцарским крестом; среди союзнических докладов об операции нет ни одного, где бы не упоминалась эта смелая атака перед лицом верной гибели.

В 20.25 атака прекратилась. Моряк с эсминца «Уилтон» написал дрожащим почерком: «Одно судно потоплено, три повреждены». Помимо «Уильяма Хупера» и «Наварино» лишь советский танкер «Азербайджан» в середине конвоя, за кормой судна «Ривер Афтон», был поражен торпедой. С мостика «Уэйнрайта» командир Мун видел, как торпеда попала в танкер: стена пламени высотой две сотни футов бушевала по всей длине судна, затем появились клубы дыма и пара. Взрыв торпеды был фактически не слышен – такой гул стоял от орудийного огня.

В 20.31 установилась относительная тишина, нарушаемая только отдаленными раскатами выстрелов 8-дюймовок «Лондона», все еще стрелявшего на предельной дистанции по уходящим самолетам. Лейтенант Кумайер и три члена его экипажа были подняты из резиновой лодки эсминцем «Ледбери»; над сгоревшим «Хейнкелем» лейтенанта Хеннемана и его погибшей командой уже сомкнулась ледяная вода; «Уильям Хупер», «Наварино» и «Азербайджан» выпали из боевого порядка, три спасательных судна и два тральщика отстали, чтобы приступить к опасной операции по спасению команд. Конвой PQ-17 пережил самое суровое испытание и вышел из него пока что не без потерь, но гордым и неустрашимым.

На мостике «Кеппела» опять появился сигнальщик и передал Бруму розовый формуляр – новую форму для сообщений. Это был сигнал от Гамильтона, отправленный за несколько минут до этого, в 20.40: «Ввиду близости надводных сил сообщите, когда конвой окажется на 045°». Как близко были германские корабли? Вероятно, и сам Гамильтон не знал этого. Брум ответил, что конвой уже лег на курс по приказу адмирала.

На палубах американских военных кораблей разносили ливерные колбаски, бутерброды, пироги и кофе, на британских кораблях эскорта пили чай. Флаг «Q» – «воздушная тревога» – все еще не был спущен, и орудия оставались в полной боеготовности. На крейсерах в 5 милях от них слышны были треск и голоса радиотелефонного обмена между конвоем и эскортом. Брум спрашивал коммодора Даудинга, как у него дела, тот отвечал: «Пока что прекрасно. Благодарю вас, прекрасно». Брум был горд конвоем, который прошел путь «от спокойствия к бедламу и от бедлама к спокойствию». С мостика «Кеппела» он осматривал суда одно за другим, чтобы понять, в каком состоянии они после грозной немецкой атаки. «Прохождение через строй конвоя произвело на меня тонизирующий эффект, – писал он позже. – Суда держали ордер и выглядели более гордыми, чем когда-либо». На палубах всех судов валялись латунные гильзы и пустые коробки из-под боеприпасов: большинство судов продолжало стрелять, пока орудия не заедало или не кончались боеприпасы. Брум спустился в штурманскую рубку эсминца, открыл свой дневник и слегка похвастался: «Были бы боеприпасы, PQ-17 доберется куда угодно». В течение восьмидесяти часов непрерывных воздушных и подводных атак девятнадцать кораблей эскорта Брума обеспечивали весьма умелую защиту. Из подводных лодок – только с «Ледбери» их насчитали семь – ни одна не записала на свой счет победу. На горизонте самолеты «Блом унд Фосс» все еще вели неустанную слежку за конвоем. В 20.55 «Уэйнрайт» наконец направился к топливозаправщику «Олдерсдейлу», чтобы заправиться горючим[51]. Во время боя, к большому удивлению Гамильтона, бомбардировщики не уделили ни малейшего внимания его крейсерам, шедшим в десятке миль впереди конвоя – «еще один пример узкой целенаправленности и близорукости» немцев, отметил он.

Моральный дух PQ-17 был теперь в зените, как показали некоторые примеры. В разгар атаки с одной из двух британских подводных лодок, державшихся в хвосте конвоя – P-614 (командир – лейтенант Бекли), – командующему конвоем пришла радиограмма: «А мне можно пойти домой к мамочке?..» Примерно в то же время противолодочный траулер «Эйршир» под командованием лейтенанта Грэдуэлла беспечно спросил своего соседа: «Ну и как вам нравится такая служба?»[52] Американскому грузовому судну «Хузиер» в течение короткого времени снова пришлось отражать торпеду, направлявшуюся прямо на машинное отделение, открыв огонь по ней и взорвав ее боевую часть, когда она была еще на приличном расстоянии от судна. Один из офицеров на радостях бросился вниз к главному механику, чтобы сообщить ему, что сейчас его разорвало бы на куски, если бы комендоры в самый последний момент не взорвали торпеду. Даже не взглянув на офицера, механик прорычал в ответ: «Ну и сиди там, гляди в оба и продолжай взрывать их!» Сосед неудачливого «Уильяма Хупера», судно «Трубадур», принял на вооружение тот же прием: когда одна из неправильно подготовленных торпед, выделывая зигзаги, пошла на него, с судна по ней открыли огонь не только из «льюиса», пулемета калибра 0,3, но и из 37-миллиметровых пушек стоявших на палубе танков; после того как по торпеде было выпущено около семидесяти пяти снарядов, она застопорила ход, встала вертикально носом вверх, а затем погрузилась в воду хвостом вниз.

Даже при том, что враг находился в большом отдалении, орудие одного судна все еще продолжало судорожно грохотать время от времени – с носовой надстройки танкера «Азербайджан», торпедированного, но остававшегося на плаву и отставшего от конвоя вместе с «Наварино» и «Уильямом Хупером». Море вокруг было усеяно спасательными шлюпками, плотами и плавающими в ледяной воде людьми: моряки орудийных расчетов с «Уильяма Хупера» и танкера либо выбыли из строя, либо попрыгали за борт, и только