– Август!

– Группа молодых дворян, пьяных, со знаками Лиги Освобождения, напали на сержанта вашей личной гвардии, Рудольфа цу Токенблатта.

– Опять? Господин цу Гроссабгрунд, мне кажется, или каждый, кто задирал сержанта Токенблатта за последние недели, оказывался лигистом? Что это означает?

– Лигисты – большие задиры. Или их слишком много развелось в столице.

– А мне кажется…

– Нет. Лигисты. Во всем виноваты лигисты.

– И что мне предлагаете делать? Семья Гольденхирш требует возмездия.

– Может, казнить его?

– Сколько можно? Это и так третий раз за месяц. Ладно, объявите им, что обидчик казнен, покажите отрубленную голову… запас еще есть?

– Есть.

– А сержант Токенблатт пусть сменит фамилию и… прекрати ухмыляться! И передай своему защитнику чести невинных девушек, что если в течение этой недели он не найдет Ирму, то у нас пополнится запас отрубленных голов. Твои люди могут работать только под угрозой смерти. И еще… Что это за рыжая дрянь носится по столице?

– Вот так, Рудольф. Ты же меня знаешь… Но ты знаешь и нашего доброго короля. Если он пообещал отрубить голову – он отрубит.

– Да, господин генерал.

– Поверь, я все понимаю.

– Да, господин генерал.

– Я знаю, что ты искал бы девушку и без угроз, но… Ты же знаешь нашего доброго короля.

– Да, господин генерал.

– Рудольф, не обижайся.

– Да, господин генерал.

– Рудольф… И меня не обижай.

– Да… Август.

– Ты найдешь девчонку?

– Да.

Друден. Столица Нассберга.

Якоб задрал голову, пытаясь рассмотреть верх крепостной стены. Высоко…

Стена из крупных серых камней уходила ввысь футов на тридцать. Друденских футов, конечно.

У ворот в квадратной въездной башне толпились люди, прибывающие в город. Да что там толпились – въезд в город был плотно забит. Ворота закрыты, стражников на посту нет.

– В столице всегда так? – повернулся Якоб к безмятежно дремавшему Подмастерью.

– Ага, – беззаботно откликнулся тот из-под шляпы. – На час точно. Яблоко хочешь?

Ушлый попутчик успел поблуждать между узких кривых улочек пригорода и принес полмешка яблок. Красных и кислых.

– Нет, благодарю.

– Якоб, так что ты думаешь о короле Вальтере?

Вот, опять.

– Дай бог ему долгих лет жизни и здоровья.

– А если правда?

– Послушай, уважаемый, что ты хочешь услышать от меня? – Якоб резко повернулся и наткнулся на твердый взгляд светлых глаз, блестевших в полутьме под шляпой.

– Что хочу? Хочу узнать одну вещь: если в стране начнется борьба короля Неца и его противников, что ты будешь делать?

– Коров пасти пойду. Это все дворянские игры, и крестьянину там делать нечего. От него все равно ничего не зависит.

Подмастерье пробормотал что-то неразборчивое.

– Ты можешь хотеть играть в эту игру, Якоб, можешь не хотеть. Но она уже играет в тебя.

– Уважаемый, ты хочешь сказать, что они не одинаковы? Что есть разница между королем генералом Нецем и аристократией?

– Есть, – уверенно заявил Подмастерье. – Ты и сам это знаешь. Как, впрочем, и любой крестьянин. Ведь вы любите короля, хотя и не признаетесь в этом. Ведь так?

– Ну так. От аристократии крестьяне ничего хорошего не видели… От генерала Неца тоже немного, но немного – чуть больше, чем ничего. Да и генерал Нец всего добился сам, поднялся из низов. Аристократы же дали себе труд только появиться на свет.

– Понятно… А как насчет Микаеля цу Гольденберга? Вам он должен нравиться больше генерала, ведь он бывший крестьянин, поднявшийся на вершину самостоятельно.

Якоб задумался. А правда, почему цу Гольденберг, о котором не слышал только ленивый и глухой, не пользуется такой любовью в народе, как генерал Нец? Вроде бы одинаковая судьба, один – разбогатевший крестьянин, сумевший купить себе титул герцога, второй – солдат, дослужившийся до генерала и получивший корону. Один уже получил власть, другой – хочет получить. Почему Неца любят, а Гольденберга – нет?

– И почему?

– А ты подумай… Наша очередь.

Стражник у ворот привычно поймал медную монету, лениво оглядел повозку, глянул на Подмастерье, на Якоба… Взгляд мгновенно заострился и похолодел.

– Господин сержант! – заорал он, направляя на Якоба ствол мушкета.

От ворот, утирая лоб, бежал крупный стражник в обшитой галуном треуголке.

– Что такое, зелень красная?! Ты же видел, с кем я…

В воротах мелькнула и исчезла спина в черном мундире.

– Мало того, что гвардеец из меня, сине-красная голубизна, все соки выпил, так еще и ты! Что случилось?

– Вот! – Стражник ткнул мушкетом в побледневшего Якоба.

– Так… – Сержант сдвинул треуголку на затылок. – Интересно…

– Что случилось, господа? – Якоб осторожно отодвинул от лица ствол.

– Что случилось, что случилось… Вылезай, парень. Ты арестован.

– За что? – спокойно спросил Якоб. А чего беспокоиться? С двумя вооруженными стражниками не справишься.

Любая, самая неимоверная сила разбивается о того, кто вооружен ружьем.

Положим, стражника Якоб успел бы… А вот сержант успел бы выстрелить. И наоборот.

– Вылезай, вылезай!

– Прошу прощения, уважаемый…

Сержант и стражник синхронно вздрогнули: они оба ухитрились не заметить в повозке Подмастерье. Тот упруго соскочил на землю, лениво потянулся:

– Может быть, вы мне скажете, за что хотите арестовать этого, ручаюсь, законопослушного юношу?

Стражники затоптались на месте, невольно вытягиваясь во фрунт. Казалось, они разговаривают не с обычным крестьянином, а с собственным начальством.

– Да понимаете ли, уважаемый, мы тут ни при чем. – Сержант глазами указал и привлек в качестве поручителя икону святого Христофора над воротами. – Это шварцвайсские монахи. Они к каждым воротам доставили описание крестьянина, которого нужно задержать. Вот в точности ваш спутник. И повозка такая же…

– Сколько хочет уважаемый за то, чтобы признать, что ошибся и мой спутник не похож на описание?

Между пальцами Подмастерья замелькали ловко перебираемые монетки. Грош, два гроша, полталера, зильбергрош…

– Талер! – решился сержант.