окно. Снаружи уже совсем стемнело. – Я была самая младшая и попала к Фриде, дома с матерью остался только брат. Ничто нельзя воспринимать, как данность.

Похоже, она буквально читает мои мысли.

– Так было в те времена, – продолжает она. – И сейчас, наверное, так же: не всем на земле находится место.

Уткнув глаза в скатерть, она убирает несколько крошек. Плотнее запахивается кофту, защищаясь от сквозняка в прихожей.

– Единственное, что точно известно – ничто и никто не принадлежит нам навсегда. Некоторые вещи не в нашей власти.

Почему она так говорит?

Возможно, она не имеет в виду ничего конкретного. Руар умер, а ее родители и приемная мать тоже с ней разлучились. Про Фриду Бриккен сказала, что у нее была чахотка. С этим ничего нельзя было сделать – напала на тебя эта болезнь, помощи не жди.

«Много есть такого, что не в нашей власти, – думаю я про себя. – Одно утрясается само собой, а другое – нет».

Думаю, рано или поздно меня заперли бы под замок, однако этого не произошло. Я разговаривала, как все, улыбалась, как все, и пожимала плечами. Потом сын Бриккен посватался ко мне, я вышла замуж и стала нормальным человеком – таким, которые может открыть дверь и внутрь, и наружу. Довольно долго мне удавалось избегать посещений врача – в этом доме никто не подозревал, что раз в квартал у меня намечено утро страха с доктором Турсеном. Разбор на его медицинском судилище, чтобы ответить «нет» на все вопросы. Не допустить падения в темноту под взглядами чужих глаз. Мягко красться на цыпочках.

В те дни, когда мне предстояли встречи с доктором Турсеном, Овчарка всегда держалась неподалеку. Еще до того, как мы с отцом выезжали из дома, мраморная говядина за завтраком напоминала о лестнице в доме доктора: белые извилистые линии на темном фоне. Угольки в печи – его трубка, ветер, трепавший кроны деревьев за окном – его трепещущие усы. Тень Овчарки выскальзывала вслед за мной во двор, когда отец подгонял машину и махал мне.

– Веселее, малышка Кора!

И мы ехали, потому что так решила мама. Ее мнение перевешивало все. С обеих сторон проплывали поля, потом они кончались. Когда мы добирались до места, город отдыхал, встречая нас запахами асфальта и резиновых шин. Мы всегда приезжали очень рано, чтобы не отсвечивать. Пока не открылись магазины, между проезжей частью и домами успевала вырасти трава, люди переступали через нее, оберегая подошвы. Птиц не волновало, что город закрыт, они перелетали с дерева на дерево в бесконечных поисках еды.

Доктор обменивался рукопожатием с отцом и высасывал из него немного энергии – тощий, скрюченный мужичонка лет пятидесяти пяти с темными расчесанными на пробор волосами и узкими плечами. Здесь, в приемной доктора, отец словно ужимался, становился меньше, чем на своем дворе. Я видела, как разгораются угольки в трубке, когда доктор всасывал воздух. От этого дыма щекотало в носу и слезились глаза.

Спокойно ли я дышала с нашей последней встречи? Слышала ли сердцебиение? Сделала ли я кому-то что-нибудь плохое? Пугают ли меня внезапные звуки? Были ли у меня фантазии?

– Все хорошо, – отвечала я каждый раз. – Страхи пропали, никаких фантазий.

Нет, я не пряталась от учительницы, когда не знала ответа. Нет, я ничего не портила своим одноклассникам. Нет, больше не убегала в лес в разгар работы только от того, что увидела кровь, когда забивали свинью. Я неврно шевелила пальцами ног в ботинках. Судорожно сглатывала, поглядывая на дверь. Доктор что-то писал, ногти у него были розовые и ровные, давно эти руки не делали никакой работы. Ручка скрипела по бумаге. Если он вставал, чтобы достать с полки книгу, длинные полы сюртука трепетали вокруг его ног, словно паруса на чужой мачте.

Спустя полчаса мы обычно снова оказывались на улице. Две коричневых коробочки с таблетками. Новый визит в следующем квартале. Под большим каштаном я подбирала коричневый трофей и бежала за отцом, который спешил уйти подальше от подъезда. Всю дорогу до дома он покашливал и поправлял картуз – становился нормального размера, только когда мы уже подъезжали к деревне.

Всю дорогу я тосковала по дому, но, стоило нам вернуться, как мне уже хотелось уехать. Когда все толпились вокруг, чтобы поглазеть на меня – шум, гам, много народу, я пряталась от них. Мама и остальные смотрели на меня такими глазами – явно догадывались, что я солгала доктору и что меня надо посадить под замок. Когда они думали, что я не слышу, то обсуждали между собой, что надо осторожно, не нагнетать, не брать меня с собой туда, где могут быть резкие звуки. Однажды я убежала прямо в лес и заблудилась. Сначала я просто неслась напролом, не обращая внимания на ветки, хлещущие по лицу, и кусты, дерущие колени. Я не знала, куда бегу, просто неслась наобум, не останавливаясь. Ноги сами несли меня вперед, стопы отрывались от земли – по склону, все дальше и дальше.

Моему бегству положил конец корень. Удар в лицо. Щека горела, издалека до меня доносилось агрессивное гавканье не то собак, не то потревоженных косуль. Косули питаются растениями, а кто питается косулями? Медведь? Росомаха? А вдруг они убьют меня? Кто-то завыл. А тут вообще волки водятся? Если они погонятся за мной, то легко догонят. День брел мимо среди облаков, стал клониться к вечеру, не заботясь о моем пульсе, слышном только мне. Монотонные звуки среди деревьев. Длинные, узловатые пальцы, тянущиеся ко мне сверху.

Именно тогда мы с Овчаркой познакомились по-настоящему. Она выросла передо мной, словно всегда находилась именно в этом месте. Не тень, а живая плоть с неповторимым взглядом, внимательным, мягким и чуть усталым. Она оглядела меня, подошла ближе, обнюхала меня. Я улеглась рядом с ее мягким, поросшим шерстью телом. Запустив пальцы в ее пушистое тепло, я уснула и унеслась прочь.

Несколько часов спустя меня разыскал отец. Я лежала и спала в двух шагах от тропинки.

– Кора, малышка! – воскликнул он, когда разбудил меня. – Как мы тебя искали!

Он будет сердиться на меня? Может быть, и нет, если я сделаю его большим, а себя маленькой.

– Я заблудилась! – заплакала я, цепляясь за его куртку. – Я потерялась, меня могли съесть! Не знала, где я нахожусь!

Он не рассердился. Поднял меня на руки, погладил по волосам.

– В лесу нельзя заблудиться, малышка Кора, – сказал он, ведя меня в сторону дома. – Просто не всегда идешь туда, куда бы хотелось, но это