Свободной для прохода оставалась лишь центральная часть дороги. Оперативники двигались в колонну по одному. Впереди – Шашкевич, обладавший ничем не испорченным зрением, следом Ракитин…

Что это было? Интуиция? Слабый звук, зафиксированный не ушами, а мозгом? Напряжение сдавило грудь. Тихий шелест, скрипнула крошка под ногой, и металлический звук, словно взвели курок… Волосы дыбом!

– Фаустпатрон! – взревел майор. – Все назад!

Развернулись, кинулись обратно по проторенной дороге, рассыпались, кто куда. Ракитин прыгнул влево, повалился грудью на гору битых кирпичей. Мысль, такая неуместная в данной ситуации: «Не повредить бы ценную радиостанцию в вещмешке!» Она хоть и обернута брезентом, но можно все сломать, если хорошо постараться! И когда за спиной ухнул взрыв, он уже, сделав кувырок, рухнул за кирпичную гору…

Взрывом разметало обломки. От боли в груди перехватывало дыхание. Падали кирпичи на другой стороне прохода, кто-то глухо матерился.

– Не стрелять… – хрипел Ракитин. – Ждать…

Андрей приподнялся, пересиливая боль, пристроился боком, подтянул к себе автомат. Вобликов и Корзун затаились напротив, не подавали признаков жизни.

Пространство справа затянул зловонный дым. Пелена рассеялась. Обрисовались глыбы бетона и куски кирпичных стен, фрагменты мебели, сломанные картины, перегнувшийся пополам, но не сломавшийся торшер. Лицом в мусор лежало неподвижное тело – как-то сиротливо, одиноко…

Холодок пополз по спине. Шашкевич? Как же так, почему не успел? Он словно окаменел, потом затряслись руки, пришлось сжать рукоятку «ППШ». Шашкевич не шевелился. К нему на корточках подкрадывались двое. Дым уже развеялся, выглянула луна. Обрисовывались головы, полевые кепи, ненавистные автоматы МР-40. Эти двое приближались с опаской, посматривали по сторонам. Один опустился на колено, повертел головой, подал знак второму. Спутник приподнялся, пробежал несколько метров. За ними показались еще несколько голов, но эти были далеко…

«Мертвый» Шашкевич внезапно с ревом вскочил, ударил в упор из автомата! Притворялся, хитрец! Автоматчик был уже в трех шагах, среагировать не успел, повалился на спину. У второго от неожиданности подкосились ноги, он ахнул, упав на бок, выстрелил, не целясь. Вторая очередь прибила его к земле, слетела шапка с головы. Малорослые они какие-то…

Ракитин перекатился через кирпичную горку, ударил по мелькающим в отдалении головам. Бросился бежать по проходу – мимо Шашкевича, мимо свежих мертвецов. Очнулись остальные контрразведчики, тоже разразились огнем.

Врагов оказалось немного. Немцы, перекликаясь истеричным фальцетом, схлынули, пропали в недрах развалин. Падали кирпичи, рушились балки перекрытий.

Вобликов обогнал командира, швырнул гранату. Она рванула в темноте первого этажа, свалила хрупкую перегородку. Затихли испуганные крики.

Разведчики вернулись к своему товарищу. Жив Шашкевич, это главное! По мозгам шибануло взрывной волной, возможно, сознание потерял на несколько секунд, а когда очнулся, решил не вставать, правильно сориентировался в ситуации…

– Федор, ну ты даешь, напугал нас, думали, хана тебе… – частил Вобликов. – А вообще все правильно сделал, молодец, затаился…

Но что-то с Шашкевичем было не так. Он окаменел, сидел на коленях, сжимая фонарик, который недавно выключил, и даже в тусклом лунном свете было видно, как его щеки становятся бледными.

– Ты чего? – насторожился Ракитин.

– Сами посмотрите, товарищ майор, – с хрипом выдавил оперативник.

Андрей, поколебавшись, включил фонарь, осветил мертвеца, потом другого. Ком поднялся к горлу. А ведь всякого за эти годы нагляделся…

Мальчишке от силы было лет тринадцать. Он лежал, раскинув руки – невысокий, щуплый, курносый, таращился в небо ясными глазами. Кепи слетело с головы, светлые волосы были спутаны, пропитались кровью. Автомат отлетел в сторону, худые кулаки были гневно сжаты.

Вторым покойником оказалась девчонка. Возможно, постарше на год-другой, но все равно ребенок – крепкая в кости, приземистая. Она тоже потеряла кепи, и волосы, собранные в пучок, рассыпались по битым кирпичам. Во время падения она поранила голову, из раскроенного затылка вытекала кровь.

Паршиво стало на душе от такого зрелища. Оперативники отвернулись.

– Вот так пироги, – озадаченно пробормотал Корзун.

Шашкевича явно впечатлило это событие, он сидел с опущенной головой, потом проговорил:

– Я же не разглядел их, еще удивился, почему такие маленькие. Потом осветил… а это дети, сущие дети, я же пацана с девчонкой свинцом вдоль и поперек прошил…

– М-да, – почесал затылок Вобликов и, вытянув шею, посмотрел по сторонам. – Сдается мне, что их сверстники окопались неподалеку и не прочь отомстить… Шашкевич, прекращай убиваться, это враги, они в тебя стреляли. Ты их пожалел, а они бы тебя пристрелили. Легче бы стало?

– Тебе легко говорить, – зарычал оперативник. – Сам нормально будешь спать, а мне как жить теперь с этим? У них же мамки есть…

– Как-то придется, Федор, – рассудительно изрек Ракитин. – Они не оставили тебе выбора. Оживить не получится, да и какой прок их оживлять, опять за оружие возьмутся. Это Гитлерюгенд, последняя надежда рейха, а теперь, когда надежда померла, будут гадить, учинять засады, убивать исподтишка… Их мозги так устроены, выдрессировали их, как собачек. Ребятня – народ доверчивый, лепи из них, что пожелаешь. Успокойся, Федор, ты все правильно сделал. Они по нам стреляют, а мы им пальчиком погрозим? Вспомни наших детей, их вообще массово убивали, причем намеренно…

– Вы не понимаете, товарищ майор, – изводил себя Шашкевич, – знал бы я, что это дети, по ногам бы саданул, чтобы не насмерть… Все понимаю, бить фашистов надо, под корень изводить заразу, но эта мелкотня-то при чем? – Оперативника, похоже, сильно пробрало, поразили мертвые детские глаза. В сущности, все правильно: дети – они и в Германии дети.

– Хватит самоедством заниматься, – процедил Ракитин. – Ранимый ты больно, жертва моральной травмы. Дальше не пойдешь? Навоевался?

– Да ладно, товарищ майор, что вы, в самом деле… – Шашкевич приподнялся, подтянул к себе вещмешок.

– Прямо пошли, – скомандовал Андрей. – Проскочим опасный участок, пока эта детсадовская команда в себя не пришла…

Группа углубилась в мертвое царство. Опасный участок преодолели бегом, потом растянулись. Шашкевич брел последним, ворчал под нос, потом шумно выдохнул, обогнал замешкавшегося Вобликова.

– Отпустило, – ухмыльнулся под нос Корзун. – Даже не знал, что наш Федор окажется таким чувствительным. Хотя, с другой стороны, дети, не воевали мы еще с ними…

Разрушенная Нойхарталлее вывела к площади. Центральную часть автомобильного кольца венчала конная статуя на постаменте. Сразу вспомнился нетленный персонаж из романа Майн Рида. Кто это был, не имело значения. Замшелый кайзер минувших эпох, прусский военачальник, мелкий царек одного из древнегерманских государств… «Всадник без головы» еще держался в седле, но круп кобылы отсутствовал вместе с частью постамента, и задняя лошадиная нога зависла в воздухе.