Белобородый приклеил деревянному человечку кусочек скальпа, обмотал фигурку клочками срезанной кожи, и части тела уже породнилась с деревом. Вросли в него.

Девушка была или сильна духом, или глупа. Никто до нее не выдержал и половины издевательств Белобородого, а она еще жила. Я отчаянно ждал ее перемещения. Я мечтал об этом, потому что тогда подвал, наконец, опустеет, Алевтин отдраит пол, и здесь наступит тишина. Я снова смогу быть пылью. Смогу быть пустотой. Простой куклой на стеллаже.

Старик злился. Он нервничал, спускался вниз все чаще, придумывал новые методы пыток. Резал, колол, подпаливал, вводил кислоту, но девушка держалась. Лишь дыхание ее изменилось. В подвале будто поселилась маленькая набегавшаяся по жаре собачка. Вдох-выдох-вдох-выдох. Торопливо, резко.

В один из визитов Белобородый разрезал ей живот. Он точно был не в себе, когда перешел к такой пытке. Старик спешил, бесился, что жертва все еще сопротивляется. Наверное, поэтому и ошибся. Скорее всего, не запер входную дверь, когда спустился в подвал.

Он напевал про «компас земной» и ковырялся ножом в алых волокнах брюшины, когда наверху заскрипели половицы. Алевтин замер, задрал голову, вслушиваясь. Лицо испуганно вытянулось.

- Есть, кто живой? - послышалось сверху. - Хозяева?

Белобородый оглядел себя и торопливо стащил заляпанный кровью дождевик. Бросил его на девушку, задернул ширму. Не очень ровно - я видел половину изуродованного женского лица, капельницу и прозрачную кишку, впившуюся в вены измученной жертвы.

- Это полиция, - голос приблизился. Человек стоял у входа в подвал.

- Стас, что у тебя?

Ему глухо ответил кто-то еще. Двое. Наверху двое. Алевтин пристально осмотрел себя, оглядел обувь и отошел от места Боли.

Вдох-выдох-вдох-выдох-вдох-выдох.

- Да и не говори, - сказал напарнику полицейский. - Жуть какая-то, а не музей. Эй, есть кто живой? Господин Далматов?

Старик поторопился к лестнице, поднялся по ступеням, и я услышал, как хлопнула дверь. Белобородый забыл выключить свет. Я услышал, как он натянуто радушно встречает полицию. Пытается увести сотрудников от подвала, лепечет что-то веселое. А те спрашивают про Лизу Соколенко, не была ли тут, не помнит ли он ее.

Вдох-вдох-вдох-выдох.

Кукла на столе пошевелилась. Я отчетливо увидел, как дернулась рука.  Как согнулась проволока, когда вошедшая в новое тело душа словно обнаружила рычаги управления и теперь проверяла свои возможности. Я не верил своим глазам, глядя, как игрушечный человечек делает первый шаг. Собранная из проволоки и деревяшек облепленная кожей и волосами фигурка сдвинулась с места. Крошечные ножки небольшими, неуверенными шажками двинулись к краю стола.

Вдох-вдох-вдох-выдох.

Я наблюдал за ней в страшном и обиженном изумлении. Почему у меня не было такой возможности? Почему я не смог даже закрыть глаза? Что было в привязанной к стулу девушке такого, чего не было у меня?!

Фигурка упала на пол, и голоса наверху замолкли.

- Что это?

- Где? – ответил Алевтин.

- Там, внизу.

- Кошка, наверное, да вы проходите. Чаю, господа?

Кукла встала на ноги и пощелкала деревянными ступнями по бетону. Я и остальные жертвы Белобородого неотрывно следили за каждым ее шагом.  Никто из нас не оказался столь же силен духом, как безымянная девочка за ширмой, чья душа оживила человечка из IKEA. Мы предпочли стать деревом, а не подчинить его.

И теперь нам оставалось лишь наблюдать.

- Точно не было? Ее машину видели неподалеку от музея.

- Откуда ж мне знать, господа. Народу-то тут порядочно бывает. Мож и была. Всех не припомнишь. Случилось что?

Человечек добрался до часто-часто дышащей девушки. Остановился в липкой луже у ее ноги. Стоял несколько долгих секунд в замешательстве, но затем уверенно полез по недвижимому телу, цепляясь за сырые от крови ремни. Что он хотел сделать?

- Понятно. Спасибо, Алевтин Игнатьевич, за информацию. Пропала девчонка. Поехала к вам и, видимо, не доехала.

Вдох-вдох-вдох-выдох. Вдох-вдох-вдох-выдох.

Кукла прыгнула на капельницу и стала раскачиваться, выдирая иглу из вены девушки.

- Да ничего, господа. Я ж понимаю – служба. Ежели чего узнаю, то, несомненно.

С глухим стуком фигурка слетела со стула Боли, но в ее руках победоносно была зажата игла.

Вдох-вдох-вдох-выдох. Вдох-вдох-вдох-выдох.

Разговор наверху утихал. Заскрипели половицы, и вскоре должен был послышаться хлопок входной двери. Я смотрел в окровавленные глаза девушки и молился.

Наверху опять забухтели. Полицейские застряли у одной из фигурок, которая когда-то тоже умерла в этом подвале. Но потом вновь скрипнули доски. Хлопнула дверь.

Вдох-вдох-вдох... и истошный крик.

Девушка завизжала. Ее тело выгнулось от боли, избавившись от дурмана, капающего из пластикового пакета. От такого крика лопаются стекла и трескаются зеркала. Изуродованное, исполосованное, измученное пытками тело билось на стуле, пытаясь вырваться из плена ремней, и нечеловеческий вой метался по подвалу.

Я наблюдал за ее мучениями, и за тем, как деревянный человек, выбивший иглу из вены, лежит без движения на полу. Он выполнил священную миссию. И даже когда в подвал ворвался полицейский, я смотрел только на фигурку у стула с окровавленным человеческим обрубком, бывшим когда Лизой Соколенко. Гадал, осталась ли душа в чертовой игрушке, или вернулась обратно в истерзанное тело. И впервые мне не хотелось закрывать глаза.

- Какого хрена, ты, ублюдок? Лежать я сказал, лежать! Стас, что там? Стас, отвечай! - кричал кто-то наверху, а полицейского рвало рядом с телом девушки. Вопль пленницы прервался. Она смотрела на сильного мужчину, не способного удержать содержимое желудка, и взгляд ее стекленел.

Вдох-вдох-вдох...

Тишина. Лиза Соколенко ушла.

В куклу или к Всевышнему? Не знаю.

Теперь я и сотни других фигурок ждем своего часа в темном помещении полицейского склада. Мы лежим в коридоре из картонных коробок, на которых маркером выписан номер уголовного дела. У каждого из нас свой полиэтиленовый пакет с индивидуальной биркой. Здесь тихо и хорошо. Иногда, правда, к нам заходит пожилой следователь и парочка стажеров. В глазах самого младшего из них я вижу темный восторг, в котором есть что-то от Белобородого. Юноша с потаенным восхищением слушает рассказы о деле Далматова. Я не думаю, что молодой следователь злой или плохой человек. Просто он никогда не сидел на том стуле.

А в целом, если не считать эти визиты, здесь царит мир.  Здесь нет Боли, и сейчас мы все -  пустота.

Впрочем, было ли в нас хоть что-то до встречи с Белобородым?

Я болтаюсь в «нигде и никогда», и не могу забыть того деревянного человечка, ползущего по окровавленным ремням к игле капельницы. Я вижу его каждую минуту своего опостылевшего существования.

Но по сей день не могу закрыть глаза.

Просто закрыть глаза!

Уходи (Ленинградская область, Приозерское направление)

- Главное не забывать, что за каждой сказкой торчит манипуляция, - Илья улыбался солнцу, в зеркальных очках шел нескончаемый трассер дорожной разметки. В динамиках играл Элвис, да и сам водитель напоминал героя из далеких американских времен. Пышные