вида на дорогу выплыла куртка Ильи. Грязная, порванная, она висела кожаным призраком в метре над землей, как приколоченная, а её плети-рукава мочалили воздух словно в пляске Святого Витта.

Олег забыл о дороге, глядя в зеркало, и когда минивэн ткнулся в сосну - даже не вскрикнул от неожиданности. Удар о руль выбил из груди остатки воздуха. Зашипел белым дымом радиатор.

А потом кто-то открыл дверь водителя, и ноздри забила вонь мокрой псины. Олег попытался было отпрянуть, но его вытащило из машины и швырнуло оземь. На спину опустилась лапа с жесткими когтями. Олег сдержал крик боли, хотя ему показалось будто ребра треснули от веса.

Но он не пошевелился. Потому что что-то огромное, косматое тяжело дышало над поверженным человеком и оставался шанс, что оно уйдет. Что оно оставит его здесь.

Олег закрыл глаза.

- Нет, - испуганно прохлюпал над ним невидимый старик. Пахнуло компостом. - Нет!

Захрустели ломаемые тушей сучья. Обмочившийся Олег слушал, как удаляется страшный гость и боялся открыть глаза. Боялся, что ему это просто показалось. Но прошло минут пять, лес стал обычным лесом. Лишь тикал откуда-то из-под днища умолкшего минивэна остывающий метал глушителя.

Олег поднялся на ноги. Осмотрелся. Красная куртка исчезла. Равно как и останки женщины. Он осторожно подошел к перевернутой легковушке — дверь с водительской стороны была выломана, с разбитого стекла свисал ошметок кожи.

- Кровь везде. Тут все пропитано кровью, - сказал за спиной Олега детский голосок. Он обернулся, снова схватился за пистолет. Тот мальчонка, за которым погнался Илья... Паренек стоял на дороге, невесть откуда взявшийся. Смотрел прямо перед собой широко распахнутыми глазами и улыбался, как Гуинплен.

- Уходи. Уходи и не возвращайся. Много крови. Нельзя больше. Уходи. Дедушка отпустит тебя. Дедушка удержит бабушку. Но вернешься сразу умрешь. Не привози больше. Этих.

Олег молчал, рука с пистолетом дрожала. Мальчик же стоял безмятежно, глядя куда-то в пустоту и кривя личико ужасной улыбкой. Его лицо было иссечено сотнями небольших порезов.  Пареньку удалось уйти от Ильи, но потом что-то в лесу забрало пацана.

- Дедушка тоже теряет себя из-за крови. Дедушка не спит. Дедушка думает о плохом. Уходи. Не надо крови. Теплой крови.

Олег кивнул, боком обошел паренька (тот даже не повернул к нему голову). Последняя фраза его насторожила.

- Горячей, сладкой, - добавил мальчик. Качнул головой, словно соглашаясь. - Сладенькой. Слааааденькой.

Он резко, хищно повернулся к Олегу. От улыбки края губ треснули рваными ранами, кровь закапала на землю, и в лесу завыли восторженные старческие голоса. Уже знакомый, слышанный дважды и второй – визгливый, безумный, женский.

Олег нажал на курок бездумно. Брызнули мозги из головы паренька, ребенок упал на землю и застыл без движения, а Олег уже поворачивался к тому, кто ломился к нему сквозь лес.

Трещали ветви, взмывали из-под невидимых ног ошметки мха — из чащи к Олегу летела красная куртка Ильи, и с каждым шагом пустота под ней становилась плотью худого, изможденного старика с безумным взглядом. Волосы-ветви, борода, покрытая паутиной и плесенью. Глаза гневные, яростные.

Леший на бегу протянул к Олегу кривые пальцы. Гавкнул пистолет. Раз, другой — и дед остановился. Опустил глаза вниз, коснулся впалой груди, покрытой поганками и седыми длинными волосами. Черные пятна поползли по бледной коже.

Старик поднял удивленный взгляд на обидчика, и сейчас в нем уже не было жажды сумасшедшего. Леший посмотрел на свои окровавленные пальцы, лизнул их и растерянно прохлюпал:

- Нет?!

А затем упал на дорогу.

Олег разрядил в него, лежащего, всю обойму, отбросил пистолет и бросился бежать. Он не знал, как относиться к происходящему и сосредоточился лишь на трассе. Звук автомобилей раздавался совсем рядом. С ушей будто свалилась пелена безмолвия. Будто до того момента Олег был под властью невиданных чар.  Будто его леший попутал.

Он бежал так, как не бегал никогда в жизни. И ни на секунду не забывал о том, что мальчишка упоминал еще и бабушку.

Огромная волосатая бабища выпрыгнула из-за стоящей на повороте елки и сбила его с ног ударом мощной, когтистой лапы. Олег грохнулся на дорогу, но не в силах пошевелиться смог лишь беспомощно смотреть на то, как опускается к нему грязная от налипшей окровавленной листвы старушечья морда.

«Теперь симпатии переходят на сторону колобка. Милые бабушка и дедушка уже не такие милые» вдруг сказал в его голове Илья.

- Но… - только и успел выдохнуть Олег, прежде чем лешачиха выгрызла ему внутренности.

Великое будущее (Санкт-Петербург)

В тёмном коридоре послышалось топанье крошечных ног. Володя притворил за собой дверь и сказал:

- А кто это у нас?

- Это Дюша! Пивет! - радостно пролопотал малыш. Протянул папе ручки, и пропахший табаком да июльской пылью отец поднял кроху и подбросил к потолку.

- Привет, малой!

- Папочка вернулся, - жена махнула ему с кухни, улыбнулась. Что-то там шкворчало, источая восхитительные ароматы. Володя чмокнул сына в щеку, поставил на пол и стал раздеваться.

Андрюша что-то лепетал на своем, живо жестикулировал, интонации менялись, но ни одного слова, кроме вставок «мама» и «аки»(так он называл машины) - Володя разобрать не мог.

Умывшись, он прошел на кухню, чмокнул супругу и вытащил из микроволновки тарелку с горячим супом.

- Как день?

Андрюша тотчас оказался за спиной отца, вцепился ему в волосы и с кряхтением вскарабкался на плечи Володе. Папа ел осторожно, не шевелясь, чтобы не тревожить его.

- Мама! Мама! - засмеялся малыш, показывая, как он высоко забрался.

- Хорошо. Но всё никак не могу добраться до окон. Мама звонила, она уже всё вымыла, а мне лень. Погуляли хорошо сегодня. Андрюша набегался и меня загонял.

- Дюша! - воскликнул сын и вновь выдал тираду.

Андрюша очень плохо говорил. Лепетал постоянно, и чувствовался в его речи какой-то смысл, но Володя никак не мог прогнать из головы фразу одного незнакомого мальчика на площадке. Погодка Андрея.

- Мальчик, а на каком языке ты разговариваешь? - удивился тот в ответ на восторженный лепет малыша.

Володя ждал, когда сможет все-все-все понимать, но каждый раз минуя рекламный щит «Если ваш ребенок так и не начал говорить, самое время поговорить об этом» - опускал взгляд. Говорил себе, что это не про них. Что он всё-таки говорит, пусть и на своем наречии. Улыбается, общается. Просто язык какой-то другой.

Он спасал себя тем, что вокруг только и говорят о духе времени, о том, что сейчас дети всё начинают позже. Век переизбытка информации. Спокойное, обеспеченное детство, зачем развивать в себе столь бесполезные умения.

Но вдруг это всё-таки какое-то расстройство?

Так хотелось его понимать.

- Давай, слезай, Андрей. Папа кушает, не надо на папе висеть, когда он ест, - сказал Володя. Сын послушно сполз