простые способы излечиться от этих качеств. Излишне говорить, что старика Тару, который последний раз выбирался из распадка еще до последней Пагубы, его бывшие знакомцы числили мертвым, а те, кто был сведущ об его здравии, — сумасшедшим. Во всяком случае, никто не торопился его проведать, а уж если какой случайный путник и забредал в край черных скал, холодных ручьев и ледяных водопадов, то, миновав каменные ворота, созданные самой природой у входа в нижнее ущелье, открывал рот и застывал в изумлении. Даже на фоне взметнувшихся к желтому небу белоснежных вершин башня Тару не казалась убежищем самонадеянного карлика. В ней было не двадцать и не тридцать локтей, а как бы не все сорок. К тому же она хоть и не выглядела новой, но не имела в кладке ни щелей, ни выбоин. Ни один камень во всех ее четырех стенах не двигался с места, а узкие бойницы окон, которые начинались в десяти локтях над шумевшим у основания башни ручьем, поблескивали настоящими стеклами. Впрочем, удивление пропадало, когда редкие путники знакомились с хозяином сооружения — седым Тару. Достаточно было разглядеть его руки. Они напоминали корни столетнего горного клена. Такими руками можно было построить и пару подобных башен. Но Тару восстановил одну и гордился ею так, словно построил ее с самого основания, о чем, правда, ни одному из нечаянных или чаянных гостей не говорил. Вот только путников таких оказывалось в башне Тару не более полудюжины в год, да и из этого числа он привечал не всех.

Этой весной гости в нижнее ущелье зачастили. Сначала ранним утром у входа в ущелье показался старичок на сером ослике, который подъехал к башне Тару как к своей собственной, спрыгнул с осла, словно с коня, доковылял до жмурившегося под лучами утреннего солнца отшельника и только что не расцеловал его в обе морщинистые щеки. Обменявшись добрыми приветствиями вроде «старый мерзавец» и «трухлявый лапаньский пень», и тот и другой спрятали улыбки в седых усах и бородах и под аромат грибного супчика принялись делиться новостями, которых вроде было и немного, ну так лучше немного, чем совсем ничего.

После полудня, к немалому удивлению обоих, на едва заметной тропе появилась путница. Она правила гиенской лошадкой уверенно, но не торопясь. На ней был серо-зеленый бурнус, в руках покачивался посох. На расстоянии ста шагов от башни путница остановила лошадь, ловко спрыгнула с нее, словно проделывала это половину жизни, поклонилась приподнявшимся со скамьи старикам и принялась разбивать непритязательный бивак; расстелила одеяло, вытащила из мешка простенькую треногу для котелка и стала стругать широким ножом привезенную с собой сухую деревяшку. Все правильно сделала. Сто шагов — то, что надо. Не слишком далеко, чтобы не заподозрить чего недоброго, и не слишком близко, чтобы не навязываться и не беспокоить.

Не прошло и получаса, как бивак ее был раскинут, костерок согрел воду в котелке, а серый камень у ручья скрыл путницу от взглядов окаменевших от любопытства стариков, позволив ей омыть тело и сменить белье. Когда она вновь появилась у костерка, в десяти шагах от него ее ждал Тару. Он с интересом проследил взглядом за уверенной поступью незнакомки, хмыкнул, угадав под холстиной мешка самострел, кивнул, оценив нож на ее поясе, а пуще другого тонкий подбородок, безупречный овал лица и твердый взгляд удивительных синих глаз.

— С каких краев забрела в мою долинку, красавица? — наконец вспомнил старик, что все еще владеет членораздельной речью.

— Из дальних, — ответила путница, подсушивая холстинкой волосы.

— Понятно, — кивнул Тару. — Помыться приехала. Одобряю. Хорошая водичка в моем ручье. Я б тоже приезжал сюда помыться — хоть с Асаны, хоть с Гимы, а хоть и с Гиены. Но не приезжаю. Далековато. Да и чего ехать, если я и так здесь живу?

— Горазд ты языком шевелить, изголодался, наверное, в немоте да отшельничестве по чужому уху, — усмехнулась синеглазая гостья, наклонилась и бросила старику ярлык. — Знакомься, почтенный Тару. Меня зовут Арма. Я из Зены. Надеюсь, воды в твоем ручье не убавилось после моей помывки?

— Ничего, — ловко бросил ярлык обратно старик. — Мойся в любое время. А надо будет спинку потереть — только скажи.

— Непременно, — кивнула Арма. — Но уже не сегодня.

— Так ты надолго? — уточнил Тару. — Но не ко мне в гости? Хотя имя мое знаешь. Что, говорят еще о старике за Хапой?

— Ладно. — Арма отбросила в сторону тряпицу. — Чего ломаться, если на излом не берут? Человека буду ждать. Если не ошиблась, появится здесь завтра или послезавтра. Или вы тут кого еще ждете?

— Я-то живу здесь, — осторожно заметил Тару и сдвинул лохматые брови. — А что за человек-то? Я-то хоть знаю?

— Знаешь, — кивнула Арма. — Об имени не скажу ничего, много у него имен, мог и новое какое придумать, когда и кличками обходился, а вот взгляд у него вроде моего. Но только зеленый. Густо-зеленый. Конечно, если он взгляд свой тебе как есть показывает.

— А можно, выходит, и собственные глаза переиначить? — переспросил Тару.

— Многое можно, — откликнулась Арма.

— Зачем он тебе? — спросил старик. Спросил и уставился на гостью, да так, словно насквозь ее просмотреть хотел.

— Разговор у меня к нему, — улыбнулась Арма чему-то такому, что старик, сам того не ведая, выкатил на собственный взгляд. — Да ты не волнуйся, Тару. Я и не брошенная им, и не очарованная… вроде бы. Дела у него были… с моей матерью, есть кое-какие последыши от тех дел. Не тягостные, не сомневайся.

— Сама из Зены, а пояс на тебе хурнайский, — мотнул головой на серебряную пряжку в виде двух рук Тару.

— Подарок зеленоглазого, — ответила Арма.

— Он же не из Хурная? — прищурился Тару.

— И не из Туварсы, — заметила Арма. — А браслет у него на руке туварсинский. Видел или нет?

— Понятно, — задумался Тару, развернулся, шагнул было уже к башне, но обернулся и бросил через плечо: — Я незваных гостей с нежданными не соединяю, но тут случай особый. Зеленоглазый не терпит, когда за него думать пробуют. Ты это помни на всякий случай. И собирайся. Волков пока в долине нет, и о разбойниках уже с полгода не слышали, но тати озоруют. По мелочи, но радости не доставит. Лошадь заводи в башню, сенник у меня там. Заодно и переночуешь.

— Дорого возьмешь за кров? — спросила Арма.

— Так сговорились уже вроде? — хитро прищурился старик. — При следующей помывке спинка за мной?

— Твоя спина всегда за тобой, — ответила Арма.

Вечером она лежала на сене, смотрела на светящиеся щели в полу верхнего