Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Смотрите! На берегу... Лампа!
Все в лодке с облегчением вздохнули. Реми выполнил свою задачу. Они достигли укрытия, и Оливье с Ковеном начали маневрировать, чтобы пристать к берегу. Но кто-то, стоявший там, услышал плеск весел, и лампа начала раскачиваться. Подойдя к берегу, они различили небольшую пристань, на которой стоял какой-то человек. Лодка была всего в нескольких метрах от нее, но еще оставалась возможность для отступления. Оливье спросил:
— Реми?
— Да, это я... я вам свечу.
Сомнений не осталось, и лодка мягко уткнулась в песчаный берег почти у самых ног молодого человека, который старался поднимать лампу как можно выше.
— Тамплиеры? Где они? — разочарованно прошептал он.
— Казнены, а твой отец ранен!
— Тяжело?
— Прево проткнул ему плечо. Должно быть, раздробил кость. Рана болезненная, и у него жар... Но давай поговорим позже, — проворчал Оливье.
Матье осторожно подняли и переложили на песок. Должно быть, он потерял сознание, потому что даже не застонал.
— Мы понесем его на руках, — сказал Оливье. — Дом далеко?
— Нет, рядом. Как раз над большой Нормандской дорогой, которая идет вдоль Сены от Лувра.
Ковен в это время привязал лодку, толкнув ее в камыши, над которыми свешивались ивы.
— Как думаете, надежно она спрятана? — вслух подумал он.
— Здесь есть и другие лодки, в нескольких туазах отсюда, — ответил Реми. — Завтра мы ею займемся. Наверное, лучше ее затопить. А сейчас пойдемте!
Эрве и Оливье подняли Матье. Реми пошел впереди с лампой. Замыкал шествие Ковен. Они поднялись по склону, потом перешли через дорогу и двинулись по топкой тропинке, которая привела их к изгороди в колючках, заставленной изнутри круглыми поленьями. Их раздвинули, и перед мужчинами возник дом Бертрады, расположенный в середине сада. Три этажа под большой крышей, низкая дверь на крыльце из трех ступенек — пространство довольно ограниченное, но позади виднелось несколько подсобных строений. Ставни были закрыты, и свет сквозь них не просачивался, но на звук шагов распахнулась дверь, показался темный силуэт женщины со свечой в руке. Это была Жулиана.
— Вот, наконец, и они, матушка, — произнес Реми. — Но предприятие сорвалось, и отец ранен... В плечо, — добавил он сразу, заметив тревогу в карих глазах матери. — Он потерял сознание от боли. Будем надеяться, что это не слишком серьезно... За спиной Жулианы, опираясь на палку, появилась Матильда. Показался и чепец Марго. У нее был растерянный вид, она всплеснула руками и уже готова была вот-вот расплакаться. Матильда одернула ее и послала за чистыми тряпками для перевязки.
— Кладите его на скамью, — сказала Жулиана, склонившись сначала над восковым лицом мужа, а затем показав на лавку, стоявшую возле очага, где полыхал сильный огонь.
— Лучше на стол, если вы будете так добры убрать все, что вы наготовили. Никто из нас не хочет есть после того, что мы видели...
Женщины и в самом деле накрыли стол: нарезали хлеб, сыр, ветчину, поставили кувшинчики с вином. Хотя Бертрада заглядывала сюда редко после того, как поступила на службу к королеве Маргарите, она была доброй хозяйкой и следила за тем, чтобы ее «дачный домик» всегда был готов к приему гостей. За самим домом приглядывали и убирались в нем — чета стариков, которым покойный Эмбер разрешил приобрести клочок земли, где они трудились до того момента, когда король отменил рабство. Они жили в небольшом домике за садом и держали там кур, кроликов и свинью. Кроме того, у них была пасека. Имея право на половину урожая из сада и половину меда из ульев, они каждый день благословляли Бога за доброе сердце Эмбера и оплакивали его кончину, как будто он был их братом. Эти люди хорошо знали семью Бертрады, и прибытие Реми с тремя женщинами их ничуть не удивило, но они деликатно удалились к себе, как только поняли, что происходит нечто необычное. Их звали Обен и Бландина; поженились они так давно, что со временем стали походить друг на друга.
Матье раздели, и Оливье промыл ему рану вином с маслом. После перевязки его отнесли на второй этаж, где находились спальни, и уложили в кровать, оставив под присмотром жены и сына. В доме на ночь остались только мать и сын. Оливье и Эрве набросали для себя соломы под деревом в глубине сада. Здесь было прохладно, но приятно пахло яблоками и грушами последнего урожая, остававшегося на ветвях. Они по-прежнему соблюдали закон Храма, запрещавший им спать под одной крышей с женщинами. Впрочем, Ковен также отправился с ними и, прежде чем лечь, горячо помолился за души мучеников и тех своих спутников, кто напрасно пожертвовал своей жизнью...
— Завтра, — сказал Оливье, закрывая глаза, — я вернусь в Париж. Надо узнать, что происходит.
— Мы пойдем вместе, — ответил Эрве, взбивая солому кулаками, чтобы сделать ее помягче. — По крайней мере эта драма позволила нам восстановить наше братство...
Глава VIII
Голос собора Парижской Богоматери
Вернувшись на следующий день в Париж по дороге, идущей вдоль реки, Оливье и Эрве увидели, что народ все еще толпится под укреплениями Лувра и в Сенном порту, глазея на помощников палача, которые разгребали остатки огромного костра, горевшего всю ночь. Лопатами они выбрасывали пепел в Сену, а люди вокруг стояли безмолвно и неподвижно, наблюдая эту скорбную картину.
Заметив солдат, находившихся неподалеку, Эрве произнес:
— К чему здесь вооруженная охрана? Охранять ведь больше некого.
— Разве что пепел! — ответила женщина в белоснежном чепце, стоявшая к нему спиной. — На заре, когда угли потухли, сюда пришли люди в слезах и с благоговением собрали несколько пригоршней праха Великого магистра и его товарища.
Обернувшись, она смерила взглядом рослого бородача, который заговорил первым.
— Вы нездешние, коль спрашиваете? Совсем не слышали, что сегодня ночью на островке сожгли...
— Да нет, слышали! На дороге люди рассказывали. Мы с кузеном пришли вон оттуда, — добавил он, неопределенно кивнув в западную сторону. -4 Ищем работу. Сначала нас взяли делать
