в запущенном дворе больницы Склифосовского, в морг которой перевезли покойную, собралось несколько сот человек. Пришедшие сюда добровольно осуществили дарованное советской конституцией право на свободу собраний и свободу слова. Во дворе находился неизвестно для чего предназначенный помост. За ним стоял столб с нелепой перекладиной. Когда люди по одному стали подниматься на помост и говорить о своей скорби, каждый из них казался обреченным на виселицу. В стороне стояли какие-то ржавые бочки. Также в стороне топтались искусствоведы в штатском. Единственные ворота во двор были полуприкрыты. На улице перед воротами стоял автобус. К нам подошел Варлам Шаламов и прошептал: «Тут как раз та тысяча…» (По Москве ходила фраза председателя КГБ Семичастного о том, что, если ему дадут арестовать тысячу московских инакомыслящих, он обеспечит в стране порядок.) (А. Белинков, Н. Белинкова. С. 227–228).

Выступали Л. Озеров, А. Тарковский, Эткинд. Были Винокуров, Лев Смирнов, Липкин, А. Штейнберг, Г. Андреева, М. Петровых, Л. Кедрина, Левитанский, Окуджава… Из Ленинграда С. Орлов (Д. Голубков. С. 358).

Наши слабоумные устроили тайный вынос ее тела: ни в одной газете не сообщили ни звука о ее похоронах. Поэтому в Союзе собралась случайная кучка: Евтушенко, Вознесенский, Ардов, Марина, Таня, Тарковский и др.

Тарковский сказал:

– Жизнь для нее кончилась. Наступило бессмертие (К. Чуковский. Т. 13. С. 428).

…в полдень у Никольского Морского собора колышется людское море. Внутрь собора, где идет отпевание Анны Андреевны, пробраться очень трудно. Стрекочут кинокамеры, щелкают фотоаппараты, поет церковный хор. Молодые крепкие парни с трудом сдерживают желающих пробиться поближе к гробу.

А через два часа столь же громадная толпа у Дома писателей на улице Воинова. Здесь должна состояться гражданская панихида. Прорвались в здание с бокового входа чуть ли не по головам. С мясом оторваны пуговицы у пальто, шарфы остались где-то сзади, под ногами людей. В большом лепном зале плотный людской поток медленно огибает постамент с гробом. Тихо звучит траурная мелодия. Неожиданно ее нарушает высокий голос. Оглядываемся. Это Сергей Михалков что-то говорит своему спутнику. Гневное женское шипение разом оборвало неуместно громкую речь.

Из выступивших на панихиде запомнились Михаил Дудин, Ольга Берггольц и Майя Борисова842.

Потом были автобусы до Комаровского кладбища, последнего пристанища Ахматовой (Б. Друян. Неостывшая память. С. 46).

Первым у раскрытой могилы выступил Михалков. Говорил еще Тарковский, тоже очень тихо. Наверное, он плакал, когда говорил, потому что потом, когда он оказался рядом со мной, он все еще плакал, и не так, как плачут взрослые мужчины, а горькими слезами, с лицом, как у ребенка, искаженным гримасой плача. Последним говорил Макогоненко. Он сказал о несправедливости, об обиде, о том, что давно забыты имена ее гонителей, а она всегда будет жива. Все ораторы и в Доме писателей, и на кладбище почти не цитировали ее стихов.

Уже смеркалось. Могильный холм утопал в живых цветах. После похорон Лев Николаевич и все близкие пошли на дачу А. А., в ее «будку», и там отслужили еще одну панихиду (Е. Лившиц. С. 138–139).

На могиле поставили светлый деревянный крест, заказанный Алексеем Баталовым на «Ленфильме». А где еще можно было изготовить православный крест в 1966 году в советской стране?! (Л. Сергеева. С. 91).

Инициатором этого письма и основным автором является известный публицист Ростовский С. Н., член Союза советских писателей, печатающийся под псевдонимом Эрнст Генри, в свое время написавший также получившее широкое распространение так называемое «Открытое письмо И. Эренбургу», в котором он возражает против отдельных положительных моментов в освещении роли Сталина.

Сбор подписей под названным документом в настоящее время намерены продолжить, причем инициаторы этого дела стремятся привлечь к нему новых деятелей советской культуры: дал согласие подписать письмо композитор Д. Шостакович, должна была состояться беседа с И. Эренбургом по этому поводу, обсуждается вопрос, стоит ли обращаться за поддержкой к М. Шолохову и К. Федину, предполагается, что письмо будет подписано также некоторыми крупными учеными-медиками.

Известно, что некоторые деятели культуры, а именно писатели С. Смирнов, Е. Евтушенко, режиссер С. Образцов и скульптор Коненков отказались подписать письмо.

Как видно, главной целью авторов указанного письма является не столько доведение до сведения ЦК партии своего мнения по вопросу о культе личности Сталина, сколько распространение этого документа среди интеллигенции и молодежи. Этим, по существу, усугубляются имеющие хождение слухи о намечающемся якобы повороте к «сталинизму» и усиливается неверное понимание отдельных выступлений и статей нашей печати, направленных на восстановление объективного, научного подхода к истории советского общества и государства, создается напряженное, нервозное настроение у интеллигенции перед съездом (Реабилитация. С. 485–486)845.