С точки зрения персонального представительства, и РПД, и РПС можно считать своеобразной политической элитой Белого движения. Возглавлял РПС и РПД Г. Е. Львов, политик, имевший достаточно высокий авторитет среди иностранных государств, в частности благодаря своим контактам в среде политического масонства, а также с торгово-промышленными и финансовыми сферами в САСШ и во Франции. После «омского переворота» бывший первый председатель Временного правительства, утвержденный в должности еще Государем Николаем II, выехал в Париж через Вашингтон и Лондон и смог встретиться с президентом В. Вильсоном и британским премьером Ллойд Джорджем, пытаясь убедить их – правда, безуспешно – в важности признания Российского правительства и расширении масштабов помощи Белому движению. Начало Белого движения Львов встретил в Сибири, оказавшись здесь в момент выступления Чехословацкого корпуса. Во время работы Уфимского Государственного Совещания Львов был избран «в качестве главы особой делегации, которая должна была немедленно выехать во Владивосток, чтобы принести там приветствия от имени Совещания высшему командованию союзных войск, находившихся на территории Сибири, Урала и Поволжья, и выяснить общее стратегическое положение». В связи с обсуждением вопросов, связанных с созданием единого российского представительства в Зарубежье, лидеры Временного Всероссийского правительства решили использовать влияние Львова для защиты и пропаганды идеи антибольшевистского сопротивления перед лидерами стран Согласия. В состав отправленной в Приморье делегации вместе с Львовым вошли также члены партии эсеров В. И. Лебедев и Е. Е. Колосов, а также подполковник Генштаба Акинтиевский, в задачи которого входило информирование союзных военных миссий о положении на фронте.

После прибытия во Владивосток, 14 сентября 1918 г., со Львовым по прямому проводу беседовал Авксентьев. Шла речь о том, что князь Львов и Колосов уполномочивались заявить, что Уфимское Совещание, «воодушевленное желанием создать Всероссийскую власть единую, сильную, способную продолжать борьбу вместе с Союзниками, в ожидании, что эта власть в ближайшем будущем установит окончательное соглашение с Союзными Правительствами о продолжении борьбы, приветствует помощь союзных войск, пришедших во исполнение торжественной декларации английского, американского, французского и японского правительств не ради каких-либо территориальных компенсаций и завоеваний и не ради вмешательства во внутренние дела России, а исключительно во имя Союзного договора, с целью освобождения России от ига общего врага и восстановления Восточного фронта». Председатель Совещания считал, что «авторитет, известность и политический такт» Львова «сослужат большую пользу общероссийскому делу и сразу придадут надлежащий тон взаимоотношениям будущей Российской Центральной власти с иностранными войсками, находящимися на нашей территории». Львов соглашался с этим, но отмечал, что в создавшихся условиях более важную роль играет не столько официальный статус уполномоченного, сколько его «неофициальное положение», «старые связи, доверие, единоличный такт и ответственность». Своей собственной задачей бывший российский премьер считал «информировать, получать информацию, и только ориентировавшись в сложной психологии союзников, дать затем добытый материал имеющему образоваться Всероссийскому правительству». Авксентьев полностью поддерживал эти намерения, одобрив также и неофициальное намерение Львова выехать в САСШ для переговоров с ведущими американскими политиками.

Первые же сообщения Львова с Дальнего Востока в Омск на имя главы Совета министров Временного Всероссийского правительства Вологодского отличались заметным пессимизмом в отношении союзных миссий в Приморье. 12 октября 1918 г. из Токио Львов отправил письмо, в котором информировал, что виделся во Владивостоке «со всеми послами, говорил с ними много и подолгу» и убедился, что «никакого общего плана действий у них нет». «Наиболее определенное и ясное» отношение было у англичан, опасавшихся за потерю боеприпасов, оставшихся во Владивостоке. В этих условиях Львов все более убеждался, что «все зависит, главным образом, от Америки», обладающей «свободными запасами», хотя и на Японию образование Директории произвело «самое лучшее впечатление». Касаясь перспектив признания Временного правительства, Львов отмечал характерную разницу в понимании этого акта как со стороны союзников, так и со стороны

Омска: «Формальное признание они (союзные державы. – В.Ц.) ставят на последнюю очередь. Дайте сперва доказательства вашего делового управления, вашего авторитета дома, вашей искренности и вашу действительно моральную силу – тогда мы с радостью признаем вас. Вы же ставите на первую очередь формальное признание». Спустя месяц Львов снова подчеркивал, что «на пути всех хлопот о снабжении и кредитах стоит вопрос о степени устойчивости Омской власти и признания правительства». Очень скоро выяснилась и ситуация т. и. «заколдованного круга» (по словам Львова). В этом положении получение достаточной военной и финансовой помощи могло произойти только после официального международного признания единой всероссийской власти, а добиться этого можно было лишь при условии военных успехов белых фронтов, которые в свою очередь зависели от объема и своевременности союзной военной и финансовой помощи.

Прибыв в САСШ в начале ноября 1918 г., Львов выяснил ближайшие перспективы союзной политики в отношении России. 12 ноября, за несколько дней до «омского переворота», он подчеркивал необходимость ввести военную диктатуру и добиваться «единства политики и действий союзников в России», но «ввиду невозможности для русских, при настоящих условиях анархии, создать сильное центральное правительство, которое, чтобы стать действенным, должно располагать национальной армией, Версальская конференция выберет русских военных вождей, имеющих репутацию и авторитет, для создания такой армии». «Исключительно через этих вождей» и будет оказываться союзниками помощь России. Таким образом, российских военных диктаторов, по мысли Львова, изберет мирная конференция, что позволит избежать столь опасных для «революционного времени» конфликтов и «борьбы за власть» внутри самой России. Правительство САСШ должно было согласиться на подобные условия, уже принятые, как считал Львов, правительствами Англии и Франции, и решить, будет ли создано в России «правительство, подобное своему собственному, или возвращение к самодержавию, так как исключительно такая альтернатива существует для России». «Нарождающаяся русская государственность в Сибири» могла рассчитывать на поддержку со стороны САСШ еще и потому, что не были реализованы кредиты царского и Временного правительств на оплату поставок вооружения и снаряжения в Россию. Вообще, экономические интересы признавались Львовым определяющими в российско-американских отношениях. В письме Вологодскому от 30 ноября 1918 г. он говорил о важности опубликования экономической программы правительства, привлекательной для американского бизнеса. Будущность капиталовложений в российскую экономику подчеркивалась Львовым и в переписке с министром финансов Михайловым, и во время переговоров с министром финансов САСШ. На замечание последнего о возможности беспрепятственной финансовой поддержки только для ведения военных действий против Германии Львов заметил, что в России идет борьба с «германо-большевизмом» и, следовательно, нет причин считать войну с Германией завершенной.