Артём не ждал от этого ничего хорошего, так как знал злопамятность Ковача и то, что он ценит в сотрудниках не талант, а личную преданность. В том, что новый начальник ничего ему не простил, он убедился, когда пришел для утверждения разработанной им методики.

— Ты, говорят, решил сказать новое слово в науке о ремонте авиатехники, — криво усмехнулся Ковач, ставя размашистую подпись на документе. — Иванов считает, что твои разработки вполне тянут на докторскую. А что ты сам об этом думаешь?

— Да, многие так считают, но методику сначала надо проверить на практике, — почувствовав его недоброжелательность, уклонился от прямого ответа Артём. — Потом, сами знаете, какие требования сейчас предъявляет ВАК. У соискателя докторской должна быть своя научная школа, а мной подготовлено только три кандидата наук.

Артём знал, что его привлекли к работе в аспирантуре и присвоили ученое звание старшего научного сотрудника вопреки Ковачу, который был против. Но генерал Макаров его не послушал — научных руководителей для аспирантов института не хватало.

— Вот и правильно, что не спешишь. Для тебя, Наумов, сейчас это нереально, — со скрытой издевкой произнес Ковач. — Ты уж извини, но я тебя вычеркнул из плана подготовки докторов наук. У нас слишком велика очередь тех, кто более достоин этого.

— Разве докторскую степень присваивают не за вклад в науку, а за личные достоинства? — не удержался Артём. — Не так много у нас тех, кто может претендовать на нее более реально.

— Позволь уж мне судить об этом, — отрезал Ковач. — У нас еще среди начальников отделений института нет ни одного доктора. Не говоря уж о руководстве. Ишь, как тебе не терпится! Раньше меня решил защититься? Твой друг Иванов еще не стал доктором, а он — мой заместитель по научной работе.

— Вам и ему мешает руководящее положение, — дипломатично ответил Артём, чтобы не обострять отношений с начальником института. — Выходит, из-за этого все остальные должны ждать, пока вы защититесь? Это несправедливо.

— Ладно, советую тебе, Наумов, поменьше о себе воображать, — неожиданно смягчив тон, заключил Ковач, протягивая ему утвержденную методику. — Лучше займись всерьез реализацией своей работы, поскольку к ней сейчас привлечено внимание министерства. А там видно будет...

Положив документ в папку, Артём встал, собираясь выйти, но начальник жестом его задержал.

— Вот еще что, — сказал он уже совсем доверительно. — В нашу аспирантуру поступил главный инженер авиапредприятия Левин. Это мой однокурсник. Да ты его должен знать еще по МАИ. Младшие всегда знают старших, — впервые за весь разговор Ковач улыбнулся. — Разве не так?

— Да, я всех помню, — улыбнулся в ответ Артём. — Вас, парней, там можно было по пальцам пересчитать.

— Так вот. Я просил Иванова быть его научным руководителем, но он наотрез отказался. Не хочет, — выразительно взглянул на него Ковач, — получить в его лице конкурента. Видно, тебя, — усмехнулся он, — не слишком опасается.

— Иванов не такой! — вырвалось у Артёма. — Тут, наверное, другая причина.

— Ладно, замнем для ясности, — приказным тоном отрезал Ковач. — Возьми над ним шефство и сделай из него кандидата! Левин — способный мужик и мне нужен. Тебе это зачтется. Согласен?

«Не думаю, что он прав насчет Иванова. Но в любом случае, я против научных интриг, — резонно рассудил Артём. — Если же Левин, и правда, способный, надо ему помочь».

— У меня нет возражений, — ответил он. — Я считаю, что наша наука слишком нуждается в способных людях, и недопустимо препятствовать им из низких побуждений.

— Ну да, ты ведь у нас чистоплюй, — пренебрежительно бросил начальник. — Но думаю, сможешь помочь Левину стать кандидатом. Ты в этом заинтересован.

Так закончился тогда у них разговор. Но после шумного успеха на заводе в Киеве, отмеченного в приказе министра, при рассмотрении на парткоме плана подготовки научных кадров Артёма Наумова включили все же в число докторантов, а затем на ученом совете утвердили и тему диссертации. Что сыграло тут роль: его согласие оказать помощь протеже Ковача, или поддержка министерства, так и осталось неизвестным.

Ясно было одно: перед Артёмом открывался путь в большую науку.

Как бы ни трубила пропаганда об очередных достижениях народного хозяйства, какие бы новые задачи по ускорению экономического развития страны не ставила правящая партия, советское общество все глубже засасывала трясина всеобщего дефицита. Простые люди на заработанные деньги не могли купить даже продукты первой необходимости. Дефицит и все самое лучшее обычно распределялись по месту работы, но доставалось лишь руководству и наиболее шустрым.

На этом фоне большим почетом стали пользоваться не герои труда и деятели искусства, а люди, как тогда говорили — «умеющие жить», в основном, ловкачи-торговцы. Перед ними заискивали, с ними старались заводить дружбу, ибо от них «с черного хода» можно было получить нужное. Их, благополучных и самодовольных, можно было встретить в самых элитарных местах, и сидели они в первых рядах партера.

Эту зависимость от владеющих дефицитом талантливо высмеял на сцене Аркадий Райкин. «Пусть всегда чего-нибудь, да не хватает!» — такую мечту лелеял его персонаж. Тогда, мол, у них сохранится и почет, и достаток.

Самое плохое было в том, что приспособленчество и заискивание перед распорядителями дефицита входили в норму и усиливали моральное разложение советского общества. Под давлением обстоятельств ему поддавались вполне достойные люди, поскольку, отовариваясь с черного входа, отлично понимали, что имеют дело с нечистоплотными, а подчас, и с откровенно криминальными личностями.

В этом Артём и Варя убедились, когда познакомились с Коршуновыми. Ей, целиком поглощенной зубрежкой в своем медицинском, недосуг было бегать по магазинам в поисках съестного, а он, мотаясь все время между Москвой и Киевом, не мог даже думать о хозяйственных заботах. Питались они как попало и где придется, в основном, в рабочих и студенческих столовках, не придавая этому слишком большого значения.

Что-нибудь из полузабытых деликатесов Артёму перепадало лишь изредка, когда забегал навестить старшую сестру. Ее муж по-прежнему занимал видное положение в партийной иерархии столицы, которая снабжалась на «довоенном» уровне и не испытывала ни в чем недостатка. Лёля, хоть и задавалась перед братом, но все же любила его и старалась угостить получше.

— Откуда у вас эта роскошь? — изумлялся Артём, уплетая за обе щеки свиную вырезку, которую давно не видел в магазинах. — Я думал, что теперь выпускают лишь одну колбасу, и то, разбавляя мясной фарш белковыми добавками.

— Мы получаем спецпаек, нам доставляют его на дом, — с важным видом объяснила Лёля. — Это привилегия номенклатуры горкома партии, — она с сожалением на него посмотрела и добавила: — И зачем только тебя, братец, потянуло в науку? Ты же был, помнится, секретарем комсомольской организации целого завода. Вполне мог бы сделать партийную карьеру.