– Да. Потому что мы потом поехали к нему.

– Лариса, знаешь, судя по твоему богатому опыту, ты могла бы догадаться, что это ничего не доказывает!

– Ты все извращаешь! Я с ним не спала! Мы разговаривали! Общались!

– Ясно.

– Вероника, ты со своим Егором деградируешь и становишься приземленной. Мужчина должен быть необычным, с сюрпризом! Он должен уметь удивлять! Ты не представляешь, он мне читал свои стихи! Вот твой Егор стихи читал?

– Если только в школе, – неуверенно предположила Вероника. Егор ее вполне устраивал и без стихов.

– А Зиновий сочиняет гениально! У него безграничная фантазия! Это вихрь, целая вселенная! Как он на меня подействовал! Так вот, когда я от него ехала домой, я тоже написала кое-что! После свидания со своим Егором ты что вчера делала? О чем думала?

– Сложный вопрос, – покраснела Вероника. Конечно, уж ей вчера точно было не до стихов. Может, она встречается не с теми мужчинами?

– А я за пять минут сочинила стих. Настоящий! С рифмами!

Лариса неожиданно вскочила и, приняв позу чтеца, продекламировала:

Я не плачу. Я снова не плачу.

В пустоте, не дыша, замираю.

Сердце ноет, не веря в удачу,

И срывается, падая к раю.

– Ну как? Нравится?

– Классно! – искренне похвалила Вероника. – Слушай, у тебя талант!

– Это не у меня! Это на меня так Зиновий подействовал! Он, кстати, песню написал. Про любовь. Вот эсэмэской мне скинул.

Барабанова откашлялась, поковырялась в телефоне и вдруг запела тоненьким голоском на мотив легендарного «Солнечного круга»:

В солнечном свете

Прыгали йети.

Сердце лежало

В терновом плену.

Те или эти,

Все мы тут дети,

И жизнь, словно жало,

Нас тянет ко дну.

Сирень расцвела,

Ла-ла-ла!

Жизнь по капле в гумус ушла.

И свеча оплыла,

Ла-ла-ла!

И вонзилась любовь, как пила!

– Да, – вздохнула Вероника. – Лариса, а ты уверена, что это про любовь? Он вообще здоровым выглядит?

– Что за дикие вопросы? – возмутилась Барабанова. Судя по тревожному блеску глаз, она от песни тоже была не в восторге, но надеялась, что подруга разубедит ее.

– Мне про пилу не понравилось, – честно призналась Ника. – Как-то депрессивно. Гумус, жало, йети. Я бы у него справку проверила, на всякий случай.

– От нарколога или психиатра? – съехидничала расстроенная Лариса. Ей все еще хотелось защитить своего непризнанного гения.

– Да от обоих. Какой-то подтекст в его виршах ненадежный. Больная фантазия.

– Что ты можешь знать о фантазии? Ты же прагматичная и рациональная, как бизнес-план колхоза-банкрота! – воскликнула Барабанова. – Фантазия не может быть больной. Она либо есть, либо ее нет. Просто не всем дано понять аллегории.

– Ладно. Мне не дано. Но мужик стремный. Надеюсь, он тебя не разочарует. – Вероника с жалостью посмотрела на Ларису. Надо же, просто магнит для каких-то полоумных.

А сама-то она кто? Один Егор «примагнитился», да и с тем все непонятно получается. Никакого прогресса в отношениях.

– Ну что, болит? – как только слегка обиженная Барабанова ушла, в комнату заглянула мама.

– Душа болит, – вздохнула Вероника.

– А ты Олежку позови! Он на тебя очень позитивно действует. Кстати, надо заодно проверить, в чем он собирается прийти на мой юбилей. А то опозорит! А там Женька будет!

– Мам, знаешь, может, не портить себе праздник, не звать тетю Женю? – предложила Ника. – Такое чувство, что это праздник имени ее! И Олега для нее притащи! И платье, чтобы она от зависти на слюни изошла! И чтобы стол, как в лучших домах! На фига такие проблемы?

– Эх, много ты понимаешь, – усмехнулась мама. – Давай зови Олежку, будем костюм смотреть! Два дня осталось. Кстати, не пей больше, а то родня обрадуется, что ты запойная!

* * *

– Что ты психуешь? – недоумевал Мямликов, поглядывая на Веронику. Они ехали в такси нарядные, словно жених и невеста. Мама все же заставила Нику надеть вечернее платье, а Олега – вырядиться в костюм.

– Если бы это была твоя мама, ты бы тоже психовал, – огрызнулась Вероника. – Для нее это кульминационный момент жизни. Вот доживешь до пятидесяти – поймешь!

– Не доживу, – легкомысленно улыбнулся Олег. – По календарю майя, скоро конец света. Все остальные концы света не состоялись, этот – последний. Правда, есть гипотеза, что они просто поленились писать дальше две тысячи двенадцатого года или предсказатель переквалифицировался и ушел на заслуженную пенсию.

– Слушай, вот и задвинь тост про конец света. Прозвучит очень позитивно. И народ сразу оценит твою эрудицию.

– Не делай из меня идиота. Давай настраиваться на демонстрацию чувств. А то мы сейчас полаемся, и будет сложно что-то там эдакое изображать. Ника, надеюсь, целоваться нам не придется?

– Надеюсь, нет, – испугалась Вероника.

– А чего это ты надеешься? Можно подумать, со мной целоваться противно!

– Олег, но ты тоже сказал «надеюсь»!

– Я хотел проверить твою реакцию!

– Молодые люди, приехали! – воскликнул таксист, прервав зарождающийся скандал.

– Я вообще не понимаю, почему для демонстрации чувств непременно надо целоваться, – пробормотала Вероника, выбираясь из машины. – Олег, представление уже началось. Хоть руку мне подай!

– На!

– Благодарствую. – Вероника воровато оглянулась, но родни рядом не было. Она расслабилась и продолжила мысль: – Вот в фильмах, например, возвращается герой из плена. Или из-за линии фронта. Неделю по горам, лесам, болотам, не мылся, зубы не чистил, еще и в кетчупе весь, типа раненый, и давай героиню нацеловывать. А она как бы рада!

– Так любовь же. При чем тут зубы?

– Зубы, Олег, при том, что от мужчины всегда должно вкусно пахнуть! Причем неважно, собирается он целоваться или нет.

– Ты намекаешь на что-то? – с подозрением спросил Мямликов. – Я зубы чистил!

– Еще бы ты на мамин юбилей зубы не почистил, – хихикнула Ника. – Что ты сразу все на свой счет принимаешь. Нервный ты!

– Станешь с тобой нервным, – нахмурился Олег. – Я читал, что женщины ничего просто так не говорят. В любой женской фразе есть скрытый подтекст. Только надо его уловить!

– Да не было никакого подтекста. Лучше учебники свои читай, психолог, – похлопала его по плечу Вероника. – Расслабься.

– Когда твоя мама уезжала, велела собраться.

– Ну, тогда соберись. Давай обними меня. Сейчас через охрану пойдем.