дорогой, извиваясь змеей сквозь бурелом, угрюмый ельник и залитые солнцем, наполненные сухостоем малинники. Решетов, обещавший поговорить, так и не появился. До места боя добрались за два часа неспешного, осторожного шага..

На крохотной полянке ничего особо не изменилось. Трупы остались на месте, погрызенные за ночь лесной мелкотой. Бойцы осмотрели заросли.

Карпин уверенно полез в кусты и, ткнув под ноги, сказал:

– Тут трава примята была, и натоптано. Дальше я не пошел.

– Есигеев! – позвал Решетов.

– Здеся начальник, – перед ним бесшумно вырос невысокий, крепко сбитый азиат, якут или тунгус, с опухшим, морщинистым, изъеденным оспой лицом, одетый в советскую гимнастерку, немецкие штаны, самодельные, мягкие боты, жилетку, паршивым, рыжим мехом на ружу и вооруженный мосинкой с оптикой.

– След можешь взять?

– Отциво нельзя? – удивился коротышка. – Моя зверя в тайга следить, косуля, песец, узрун-кузрук, волк по-вашиму, циловека в лесу проста найту. Время мала-мала ната.

Азиат упал на колени, осторожно положил винтовку и пополз по земле на четвереньках, едва не задевая носом траву.

– Отошли все! Назад! – велел Решетов и подмигнул Зотову. – Этот любой лайке фору даст. Алтайский охотник, шорец, единичный экземпляр!

– Шорец на брянщине?

– Интересный случай. Зовут Амас Есигеев. Призван в июле сорок первого, до передка не доехал, эшелон разбомбили. Был ранен, сильная контузия, потерял память. Наши отступали, неразбериха и хаос, представляете какого человеку без памяти впервые оказаться за тысячи верст от дома? Бродяжничал, побирался по деревням. А мы выходили из окружения через Дубровку, есть такой поселок в Смоленской области. Немец еще не зашел, местные магазины грабили, тащили все, что не приколочено. Власть, естественно, первой сбежала, в сельсовете из партийных только бюст Ленина с отколотым носом остался. Глядим, народишко собрался, хохочут. Ближе подошли, на перроне нерусский человечек кривляется, вроде танцует, рожа пьяная, грязный весь, одет, как пугало огородное, ему хлеб кусками бросают, а он с земли ест. Придуркам потеха. Пришлось разбить парочку харь. Неруся взяли с собой. И знаете, память вернулась потихоньку, оказался человеком полезным. В лесу,, простая душа, врать не умеет.

– Редкое качество для нашего времени, – согласился Зотов.

– Сюда насяльник!

Амас посмотрел сияющими глазами и ткнул заскорузлым пальцем в подсохший след сапога сорок пятого размера, четко отпечатавшийся на участке влажной земли.

Глава 10

Есигеев взял след с цепкостью пограничной ищейки и, взяв, уже не выпустил из своих маленьких, даже на вид грубых, словно наждачка, рук. Опытный следопыт творит чудеса, вызывая священный трепет у непосвященных. На первый взгляд кажется, что выслеживание двуногой дичи в сумраке леса - работенка почище поиска иглы в стоге сена. На самом деле это не так. Зотов убедился в этом, вылавливая банды без меры расплодившиеся во время Гражданской войны. Достаточно большая группа людей, тяжело нагруженная оружием и припасами, не может не оставить следов. Ну при условии если это не профи из «Абвера» или особых подразделений НКВД. В данном случае профи не пахло, заметно по запущенному оружию и разнице в возрасте убитых. Есигеев медленно вел группу вперед, кропотливо отыскивая малейшие знаки: заплывшие отпечатки ног, сломанные сухие ветки и травинки, окурки, втоптанные в грязь, куски окровавленного бинта. Лес - открытая книга для того, кто умеет читать. Нужно родиться в лесу, стать частью леса, пропитаться духом прелой гнили и застойной болотной воды. Для остальных есть только однообразная картина кружащихся в дикой пляске древесных стволов. Теряешь ориентацию, голова идет кругом, на глазах непроглядная пелена. Сколько не пялься, ничего не увидишь. Даже Шестаков, охотник и проводник не из последних, завистливо крякал, когда шорец, хитренько щурясь, указывал очевидные, но совершенно не заметные неискушенному глазу следы.

– Ингус карацуповский! – восхитился в очередной раз Степан, наблюдая за Есигеевым, кверху задницей торчащим в траве. – Чиначук!

– Кто? – удивился Зотов.

– Чего, не читал? О, а еще образованный. Книжечка така есть, Фениморы Куперы, «Распоследний из магиян»!

– Из могикан.

– Один хер. Мы кады на северав санатории казенные ехали, в теплушке вумный человек был, прохессор из Петрограда,ему десятку впаяли за контреволюционную дейтельность и состояние в троцкистских кружках. Ничего мужик, хлипенький только, соплею перешибешь, одно слово – интилихент. И была у него книженция эта, про магиян, индейцев немытых, исконный американский прольтариати его, значится, героическую борьбу с пришлой буржуазией. Жили эти индейцы себе, в ус не дули, с голой жопой ходили, на бязонов, коров местных охотились. Все у них поровну было, натуральный социализм. И понаехали, значится, хранцузы, англичане и прочие капиталюги, принялись индеанцев злостным образом угнетать, с землицы сгонять, где они кукурузу с бананинами сеяли, бабенок их тискать. Как их, етить душу… А, скво по-ихнему, во! Кому такое пондравится? Началась промеж ними война, индейцы с, прости Господи, луками-стрелами, а капиталюги с пулеметов шпарят, как наши бабы тараканов кипятком жгут, а может и с еропланов бомбят, о том Фенимора то умолчал, он сам, писака этот, из дворян был, но очень простому народному индейцу сочувствовал.

– И чем дело кончилось? – спросил Зотов, из последних сил сдерживая смех. Молодец Шестаков, идет в ногу со временем, линию партии понимает хитрец.

– Побили голозадиков, – тяжело вздохнул Шестаков. – Силой взять не срослось, танки с еропланами не помогли, тады буржуи, бесово семя, посеяли меж индейцами рознь, приманили к себе богатеев, затеялась война наподобии нашей гражданской. С одной стороны капиталисты с подпевалами, с другой индейская беднота. АЧиначук, герой энтой книги, - следопыт и охотник навроде нашего нехристя-азиата, боролся с буржуазией, свою линию гнул, партизанил, оттого страданий множество принял, семью потерял, в конце враги сына злодейски сгубили. Остался Чиначук один, как перст, похожая у нас с ним судьба.

– Хорошая книга, – Зотову стало совершенно не смешно.

– Прохесор три раза читал, пока ехали, тишина в теплушке, детишки не гунькают и жрать не охото, так за душу берет, бабы плакали. А я, знаешь, чего накумекал?

– Интересно.

– Жалко индейцев энтих. Прохесор нам рассказал. Паи земельные за связку бус продавали, ну чистыедураки! Мне кто бусов за землю предложит, я в морду плюну и скажу: «Проваливай, мил человек, по добру, поздорову, и вилы мои любимые в спине унеси». Где это видано, столь паскудным образом трудящихся обирать? Они же как дети, греха не видали, срамоту листочками укрывали. Вот я и надумал, вышла