– То есть?

– Может, и вправду какой-то клептоман разохотился, и тарелки с носовыми платками его не удовлетворяли больше. Позарился на миллионы? – матушка устало оперлась подбородком на руки, сцепленные в замок и прикрыла глаза.

– Я вижу, вы устали, матушка, но задержу вас еще немного – это важная информация. Расскажите, у кого, что и когда пропадало?

– Ну, все случаи не упомню, а может, о каких-то просто не знаю.

– То, что помните.

– У матери Нины часы пропали. Это было около месяца назад. Собственно, с них и началось. Я подарила Нине на Пасху очень приличные часы: у нее были совсем истертые, старенькие. И через несколько дней, смотрю – она опять в своих паршивеньких. Призналась, что потеряла подарок. А потом новость: у Евгении пустой кошелек исчез. Именно пустой! Деньги на тумбочке, мелочь какая-то. А кошелька нет.

– О-очень интересно, – следователь, будто гончая, взявшая след, подобрался.

– У матери Евстратии носовые платки пропали, драные и старые. Кому понадобились? У нашей толстухи матери Ники – ложка и чашка из кельи. Сестры над ней хохотали. Ангел, мол, забрал, чтоб ночами не трескала. У Татьяны и Алевтины телефоны. У меня, кстати, четки исчезли. Четок у меня много, но одних, нитяных, что-то не могу найти. Думала, у сестры родной в М-ском монастыре оставила, когда ездила туда. Беспамятная стала. – Матушка махнула рукой.

– Да что ж вы сразу мне про кражи не рассказали, матушка? – Быстров досадливо попенял игуменье. – Тут налицо серийные кражи.

– Мы, честно говоря, подумали на одну паломницу. Была тут психопатичная женщина. Невыносимый такой тип верующих. – Никанора передернулась. – Всю семью измордовала своим неофитством: муж сбежал, дочь замуж вышла и тоже сбежала. А эта, с горящим взором, злая, как фурия, по монастырям шастать стала: учить всех нас уму-разуму. Ну, я, грешная, ее и обвинила. Думала, так она нас наказывает. Каюсь. Наверное, была не права. Паломница эта домой сразу и уехала.

– А вещи пропавшие так и не нашлись? Ни одна?

– Нет. Ни одна.

Сергей Георгиевич, глядя на измученное, бледное лицо настоятельницы, понял, что пора заканчивать с расспросами. И так есть над чем подумать.

Поблагодарив мать Никанору, Быстров сбежал по лестнице, вышел из корпуса и сразу был атакован Светланой, потрясавшей мобильным телефоном.

Разговор с Юлией Шатовой всерьез озадачил следователя. Поначалу эта дамочка представлялась ему слишком эмоциональной и любопытной. Он не доверял таким женщинам. И не очень их любил. Они напоминали ему о болезненном, давнишнем чувстве к одной такой «обаяшке». Разговор же с Юлией был деловым, четким и убеждал следователя в небеспочвенности шатовских подозрений. Собственно, Сергей Георгиевич на девяносто процентов склонялся к тому, что покушение на Юлиного мужа стало поводом для выманивания сердобольной жены из монастыря. Бесспорно, женщина что-то увидела или услышала, но сама не поняла, что именно. Или просто была слишком активна и своей назойливостью вкупе с проницательностью насторожила преступников. Быстров посмотрел на часы – 13.50. Витю Поплавского, толкового оперативника, который должен сегодня работать в Москве, обследуя торговые палатки монастыря, можно попросить во второй половине дня наведаться к Шатовым, чтобы записать подробно приметы роковой блондинки. Поплавский долго не брал трубку. Соединившись, Быстров услышал гул большого людного помещения, а затем раздраженный голос коллеги. Витя даже не удосужился поздороваться:

– Короче, Серега, засада тут на ВВЦ. Продавщицу голоднинской палатки увезла «скорая» полчаса назад в реанимацию. Без сознания. Вроде бы сердце… Видимо, тот же сценарий. Местные охранники все тут опечатали, но меня, даже после предъявления документов, не подпускают. Заставил вызвать местных… О-о, все! Приехали коллеги! Потом отзвоню, – и Виктор отсоединился.

Черный джип остановился у необъятных ажурных кованых ворот. Из калитки к водителю выскочил низенький бородатый мужичок. Поздоровался за руку с крупным широколицым Иваном Матвеевым, неспешно вылезшим из-за руля. На фоне субтильного деда вальяжный водитель казался просто гориллой.

– Доброго здоровьичка. Шеф уже ожидают-с, – дедок кинулся к калитке, широко распахнув ее перед гостем.

– Ну-ну… Мы, Николай Второй, – заулыбался Иван, следуя за провожатым.

Когда посетитель вошел в кабинет, большую часть которого занимал массивный стол красного дерева, хозяин разговаривал по телефону. Правой рукой он прижимал трубку к уху, левой же потирал лысую, репообразную голову.

– Да что ты мне заливаешь! – рыкал в трубку Жаров. – Вознесение на носу, а у нас самые крупные точки не охвачены. Договорились ведь, куда мы развозим товар сами. Ваша инициатива была – так исполняйте, – далее последовала непечатная фраза, на которой раскрасневшийся «шеф» бросил мобильник на стол.

– День добрый, Ваня. Садись, – Николай Михайлович пожал протянутую гостем через стол руку, не вставая.

– Ну, что высматривать здесь решили?

– Да надо бы, Михалыч, еще с Иннокентием Аристарховичем пообщаться. Вычислили мы воришку.

– Это мне твой начальник сообщил. Бомжа музыкального ищете. А что Кеша?

– А Кеша… вдруг что-то видел, знает. Он же плотно с Олькой этой общался. И потом, она говорит, что упаковку с иконами передавала Сеньке чуть не у ворот. Значит, он был в тот же момент рядом с усадьбой, когда и наши иноки. Разрази их… Ну не может никто ничего не видеть! Я как бывший опер это знаю точно.

– Да, эта стерва хорошо всех вокруг пальца обвела. Овечка… Впрочем, я в первый день хотел ее выпроводить. С моим-то наметанным глазом. Да вот жену послушал жалостливую, дурак!

– А что Аристархович? – нетерпеливо спросил Ваня.

– А Аристарховича я, друг ситный, выгнал взашей. Или у вас крысятничать позволено? Новые порядки?

– Да нет. Понятно все. Правильно, – сник гость.

– Но если хочешь тут расследование устраивать, может, с пациентами пообщаться, вокруг усадьбы пошататься, это за ради Бога. Мне скрывать нечего, так что благословляю, как говорится. Но деловые контакты, повторяю, закончены. Раз и навсегда. Я вранья не приемлю. И не прощаю. Но потерям вашим сочувствую. Как бизнесмен.

– Спасибо, Николай Михайлович. Я поспрашиваю народ и, не докучая, домой.

– Отчего ж не докучая? Можем и чайку попить. Крепче-то у нас не наливают, – хрипло рассмеялся хозяин.

Аудиенция была закончена, и гориллоподобный Ваня с облегчением вышел из кабинета этого «тиранозавра», который сто очков вперед давал и ему, и его хозяину по внутренней мощи и внешней устрашительности.

Московские опера без энтузиазма восприняли информацию старшего лейтенанта Поплавского о возможном покушении на православную продавщицу. Впрочем, все, что положено, было сделано. На анализ взят литровый термос, стоявший на краю столика с сувенирами. В термосе на дне болталась какая-то пряно пахнущая жидкость, явно содержащая алкоголь. Опрошены свидетели – продавцы соседних палаток. Никто ничего подозрительного не заметил. Все в один голос утверждали, что утром у пострадавшей Татьяны Красновой сидела больше получаса другая продавщица с выставки. Осетин Граник помнил ее прекрасно: она вообще часто торчала у голоднинской палатки. Значит, эта брюнетка должна быть где-то тут, в торговых рядах. Но где? Выставка-то огромная. Заметили продавцы и высокую блондинку, которая помогала Татьяне снимать иконы со стены. Пару раз вроде бы эта женщина приходила уже к Татьяне. Но разве всех покупателей упомнишь? «Мало ли на выставку приходит красивых женщин», – заметила торговка «Парижской коммуны». «Туркменские ковры» молчали и улыбались. «Техоснастка» фыркала и пожимала плечами. Охота была всем им связываться с ментами! Еще налогами и чеками начнут интересоваться. «Нет уж! Наше дело маленькое. Молчать». Такие мысли читались на лицах всех, с кем пытались общаться детективы. Впрочем, то, что блондинка была «красивой», а брюнетка «местной», сомнений ни у кого не вызывало.