Хотя, возможно, он и не знает о нас. Он полгода не видел невесту сына, вряд ли Артур побежал к нему жаловаться. И будь я на месте Дусманиса, я бы тоже не стала предпринимать какие-то шаги в мою сторону. Я попала в ловушку. Не могу сказать сыну об отце, не могу себе позволить ничего, что сблизит нас. В его случае лучше всего отвлечься, забыть. В конце концов, он просто переспал со мной, получив свой кусок пирога, отобранный у него четыре года назад. Может ему вообще не понравилось. И самое правильное для него — оставить нас, чтобы не отравлять жизнь собственному сыну. Я осталась одна. Совершенно одна. У разбитого корыта. Так мне и надо. Артура больше нет и в маминой квартире тоже никого нет.

Голос Катьки звучит, будто где-то очень далеко. Я не понимаю, о чем она спрашивает. Дусманис счастлив, определённо очень счастлив. Сегодня он будет заниматься с ней любовью. Гладить ее и целовать, массировать ей ноги, а я же буду бездумно щелкать кнопки телевизора. Ненавижу инстаграм.

Несколько дней спустя, я приезжаю в клуб, где запланирована Катина вечеринка. Дома я наспех натягиваю платье, туфли, кое-как привожу себя в порядок, не предавая особого значения сборам. И теперь сижу среди одиноких баб. Прям клуб проклятых училок. И пока Катя громко обсуждает посетителей, я незаметно достаю телефон и тычу в иконки соцсетей.

С некоторых пор, проверять инстаграм Азалии стало моим личным извращением. Каждый раз я делаю себе больно, если обнаруживаю хоть что-то связанное с ним. Дусманис продолжает жить, а я как будто встала на паузу. Азалия фотографирует ресторанную еду, постоянно подчеркивая в комментариях, что конкретно на обед выбрал ее мужчина. Она снимает каждую мелочь и по многим вещам не трудно догадаться, что они проводят время вместе. Я себя ненавижу за эту зависимость от ее инстаграма. Ощущаю себя тряпкой, когда нахожу очередное подтверждение тому, что они по-прежнему вместе. Мне плохо. Я не могу его забыть.

— Машка, хватит пялиться в телефон, пошли танцевать! — тянет меня за руку Катька. Раньше я любила танцевать, а сегодня ее день рождения. Я должна улыбаться. Но я так тоскую, что не могу даже притворяться.

Он переступил через меня. Попробовал, успокоился и переступил. Поэтому сегодня я напиваюсь. Пью все подряд, все, что наливают. Лишь бы только это давящее чувство в груди отпустило. После очередного коктейля, забыв о приличиях, танцую, как сумасшедшая. Какие-то парни тянут ко мне руки, но мне все равно. Я только хочу забыться, чтобы стало чуточку легче.

Это опьяняющее варево... музыка, курение, алкоголь. В последнем я нахожу забвение. Здесь дышать совсем нечем, поэтому я становлюсь еще пьянее. Закрыв глаза и запрокинув голову, я танцую. Активно дергая всеми частями тела. Уже не важен ритм мелодии и с кем я рядом. Просто двигаюсь, шатаюсь из стороны в сторону, чтобы забыться. Мутные картинки сменяют друг друга и какой-то человек, вроде бы мужского пола, ведет меня за руку к барной стойке. Как же весело. С ума сойти.

— Мунуа зуавуат Геана, — говорит он так странно, будто в кассете с его речью зажевало пленку.

Остальную часть фразы я не понимаю и не хочу понимать. Мне плевать на его «зажеванные» слова. У меня сегодня праздник, я просрала свой брак и нахрен не упала своему любовнику. Ну разве не повод?

Меня тянет обратно на танцпол, ноги буквально горят, заставляя оттолкнуться от барного стула. Но мой новый друг хватает меня за локоть, заставляя сесть обратно.

— Не тронь меня, Гоша, — грожу ему пальчиком.

— Я Геана, — настаивает размазанный собеседник.

Странно, почему я слышу его так, будто на голове у меня целлофановый пакет.

— Тебе к логопе… — еще одна попытка, — к логопу, к логопеду надо, Гриша, — снова пытаюсь встать.

Качает назад, потом вперед. Жарко. И все же я двигаюсь куда-то вдаль, к своей цели. Герасим же совсем другого мнения, он, сидя на своем высоком стуле, начинает хватать меня за задницу и тянуть к себе, пытаясь вклинить между своих ног. Как же быстро люди становятся близкими на подобных вечеринках. Но Генрих, конечно, не прав. И должен извиниться.

— Я, между прочим, педагог младших классов, Гордей.

— Красуавыя сучыака. Училыка, что ли? — вцепившись в одну из половинок моей задницы снова «зажевывает фразу» Галактион.

Нет, ну это невозможно, ему срочно нужно к специалисту. А еще нужно задницу мою отпустить и от груди отстать, мы же в общественном месте. Отпихиваю его ладонь, отпихиваю, но он почему-то скалится и не реагирует. Некрасивая у него улыбка, дерзкая какая-то. Ни к месту, совершенно. Рядом появляется еще кто-то размазанный. Он громко «жует» свою фразу, расталкивает нас. Гурий не желает отлипать от моей несчастной задницы и дальше его сносит со стула. Теперь он лежит на полу. Мне кажется, это был кулак. Но это не точно. Смеюсь, как же это смешно. Не могу успокоиться. Даже сгибаюсь пополам от смеха. Второй размазанный становится в луч света, ближе ко мне, приобретая черты Дусманиса.

Кажется, я допилась. И это белая горячка.

Увидев рассерженные, черные глаза, я вдруг чувствую, как к горлу резко подкатывает тошнота. И я куда-то бегу. Где туалет, я сейчас понять не в состоянии. Зато яркий свет указывает мне на выход, вылетаю на улицу и тут же нахожу пальму, обнимаю ее. Содержимое желудка оказывается на земле, мне лучше. Холодный, свежий воздух помогает вернуться к реальности, прийти в себя, становится легче, предметы четче, а пальма все-таки одна. Поначалу мне показалось, что я застряла между двумя пальмами.

— Пей, — строго сует мне бутылку с водой человек, чьи руки с татуировками напоминают руки отца Артура.

Я послушно пью, и меня снова тошнит.

— Еще пей.

— Я не хочу, — возражаю, толкая бутылку рукой.

— Надо, Маша, надо.

Постепенно я начинаю трезветь. Не сразу, конечно, на это уходит полторы бутылки воды. Меня выворачивает несколько раз подряд. И я уже проклинаю себя за то, что пришла в это злачное место. Катька, как обычно, куда-то слиняла и бросила меня одну. Наверное, подцепила кого-то.

Но главный ужас заключается в том, что это действительно Дусманис вытащил меня из клуба. Почему ужас? Да потому что ни о таком я мечтала. Теперь все только хуже. Мужчина моих грез решит, будто я, ко всему прочему, еще и алкоголичка. Зачем он сюда приехал? Отчего за мной пришел именно он? Не знаю. Но мне жутко стыдно. Мне становится невыносимо совестно, что я так сильно набралась. Пью я редко, а так много выпила впервые. Столько раз представляла эту нашу встречу. А в итоге, я, сгорая от стыда, блюю желчью и обнимаю дерево.

— Вы с моим сынком прям семья алкоголиков, — галантно придерживает мои волосы Дусманис, подовая влажные салфетки в перерывах между спазмами. — Один в больнице с алкогольной интоксикацией, а другая... Часто ты так напиваешься, Маш?

— Артур в больнице? — игнорирую его дурацкий вопрос и вытираю губы.

— Он пил трое суток без перерыва, — щурится отец. А мне становится дурно. Это из-за меня.