Позже за мной принялся ухаживать Артур. Бешеной страсти не было, но я подумала, что спокойствие, правильность и забота — это гораздо лучше. Артур не укатит с друзьями, решила я, не схватит кого-то в баре, закинув себе не плечо. С ним надёжно. Артур сильно влюбился и позвал замуж, я и пошла.

Мой третий — Дусманис, своим единственным скоротечным «разом» в машине доказал, что остальных любовников у меня, как будто и не было.

— Для проформы хочу отметить, что мамина квартира вставлена в серую пятиэтажную хрущевку, где-то в центре, а не похожа на президентский дворец, мы приехали куда-то не туда, — застываю я, запрокидывая голову, рассматривая огромный особняк в романском стиле с золотыми украшениями и статуями.

— Ты все еще пьяна, — усмехается Дусманис, берет мою ладошку, переплетает наши пальцы и ведет меня внутрь.

От этого жеста хочется заурчать и прильнуть к нему ласковой кошечкой. Внутри все не менее шикарно, чем снаружи. Холл вместил бы всю нашу с мамой квартиру. Улыбаясь, к нам выходит привлекательная женщина с кудрями на голове.

— Добрый вечер, Михаил Сафронович.

— Любовь Викторовна, сделайте нам с Машей, пожалуйста, крепкого чайку.

Я верчу головой, разглядывая шикарную лестницу с позолоченными перилами и белоснежную статую Венеры у ее подножья.

— В гостиную чай подать? — интересуется помощница.

— Нет, лучше в спальню. Девочке нужно отдохнуть.

— В какую именно спальню, Михаил Сафронович? — все так же с улыбкой интересуется Любовь.

Дусманис поворачивается ко мне, оглядывает с ног до головы. Я тут же перестаю дышать, глядя на него в ответ.

— В мою спальню, Любовь Викторовна, и сделайте послаще, пожалуйста.

Каждый удар сердца увеличивает мое волнение. Дусманис тянет меня по лестнице вверх. А я, все еще находясь под действием алкоголя, ни к месту спрашиваю:

— А твоя герань не заревнует?

— Она здесь не живет, — спокойно отвечает Дусманис.

— Этот дом совсем не похож на тебя, — произношу я, оглядываясь по сторонам.

Как же волнительно просто идти рядом, чувствовать его близость. Грудную клетку распирает от радости. Хочется петь и танцевать.

— Домом занималась моя мать. Ей казалось, что именно так должен выглядеть дом богатого человека. Мне хотелось сделать ей приятно, она моя мать, — пожимает плечами Дусманис.

Бабушка Артура? Он ничего не рассказывал мне о бабушке.

— Сейчас, когда ее не стало, рука не поднимается что-то менять в этом доме. А другой хозяйки здесь никогда не было, — кладет Дусманис руку мне на талию и подталкивает вперед, указывая, куда конкретно нужно двигаться.

Значит, ни одна из его женщин никогда не жила тут. А он привез меня именно сюда. От его слов глупое сердце волнуется и замирает в надежде. Молодым дурочкам, вроде меня, нельзя говорить подобные вещи.

Открыв дверь указанной комнаты, сразу же понимаю, чья она. Шикарная спальня в сдержанных черно-белых тонах со стильными, современными светильниками и пушистым молочного цвета ковром. Комнату освещает огромное окно в полстены. Эта спальня очень подходит хозяину дома.

Вхожу внутрь, делаю несколько неуверенных шагов, утопая в пушистом ворсе по самую щиколотку. Ощущение приятное. Оборачиваюсь к «хозяину жизни» и зависаю. Дусманис жадно меня разглядывает. Остановившись в дверях, прячет руки в карманы черных, идеально отутюженных брюк. Рукава белой рубашки закатаны до локтя, она расстёгнута на груди, сквозь нее видны смуглая кожа и несколько небольших тату. На шее висит кожаный ремешок с серебряной подвеской. Она заманчиво блестит, подчеркивая каменные мышцы на груди. Невероятно хорош собой. Я с удовольствием провела бы целую вечность, разглядывая его.

Хочется зарыться в темные, густые волосы, целоваться до умопомрачения и чувствовать колючую щетину на своём лице. Но я все еще пьяна и мне срочно нужно в душ. Разрушая наш затянувшийся зрительный контакт, я мечусь в сторону ванной.

Здесь, где на меня не давит его бешеная энергетика, я быстро скидываю платье и застываю, впечатленная невероятной роскошью.

Элитная сантехника, металлические, необычной ромбовидной формы смесители, краны и душ, блестящие шнуры и трубы. Здесь явно тщательно убрались к приезду хозяина. Все буквально сияет чистотой. Интересно, каково это жить, когда не надо самому убирать свою квартиру, драить унитаз и ванну?

Еще немного трезвею. Вокруг только мужские черные и синие бутылочки шампуней и гелей. Электрическая зубная щетка «хозяина» стоит на подзарядке на раковине. Внизу, в маленькой плетеной корзинке, устланной салфеткой, свалены новые, запечатанные щетки такого же угольно-черного цвета.

Хватаю первую попавшуюся, распаковываю, выдавливаю много пасты и тщательно, с удовольствием чищу зубы. Во рту все еще саднит и стоит горьковатый привкус алкоголя. Хочется пить. Слегка кружится голова, но это неважно. Сейчас главное только то, что я в ванной «хозяина жизни». И он ждет меня в своей спальне. И если завтра он отправит меня домой — наплевать. У меня будут воспоминания. Кусочек счастья, с ним, только вдвоем.

Со щенячьим восторгом смотрю на огромную белоснежную ванну в центре комнаты, но это сейчас не подойдет. Аккуратно, насколько это возможно в моем состоянии, отодвигаю перегородку душевой, загружаясь внутрь. Здесь я обнаруживаю целую панель разнообразных кнопок, с третьей попытки мне удается настроить желаемый мной прохладный душ. Испытываю настоящий кайф, чувствуя льющийся на голову поток воды. Тело расслабляется. Меня окутывает будоражащая дымка предвкушения. Возбуждение покалывает кончики пальцев. Тщательно намыливаю голову и тело. Трижды хвалю себя за то, что на днях сделала эпиляцию.

Смыв пену, поворачиваюсь и вижу стоящую возле душевой кабины тень. Пугаться не спешу, улыбаюсь, потому что знаю, кто это. Голова немного ноет, трезвость возвращается с болью, но мне все равно. Я нетерпеливо смываю пену, я дрожу, ведь это он не смог дождаться. Стоит сейчас в центре ванной комнаты, изучая мой расплывшийся силуэт сквозь мутное стекло душевой кабинки. Я медленно отодвигаю перегородку. Грудь поднимается и опускается от волнения. Не могу контролировать свое сбившееся дыхание.

— Помылась? — спрашивает Дусманис, разворачивая для меня большое черное полотенце.

Я мокрая и голая, меня трясет и качает. Поворачиваюсь к нему спиной.

Но укутывать он не спешит, разглядывает.

— Всё еще плохо? — хрипит Дусманис, когда я оказываюсь в его объятьях, обвернутая мягкой, махровой тканью.

Резко качаю головой, больше не тошнит. И от мысли, что я в его руках, прижата спиной к его груди, я дико возбуждаюсь. Никто из нас не решается разорвать это объятье. От моих мокрых волос его рубашка намокает.

— Ладно, тебе отдохнуть надо, — шумно выдыхает, отступая Дусманис.