А отца самого мать воспитывала одна. Но папина мама не стала мне бабушкой в общепринятом понимании. «Бабушка» меня почему-то люто ненавидела. То ли эта ненависть исходила из нелюбви «бабушки» изначально к маме. То ли от недовольства, что её рано сделали «бабушкой». Я боялась «бабушку» как огня и не любила с ней оставаться одна. «Бабушка» могла на ровном месте начать хлестать меня ремнём или запереть на полдня в кладовой в темноте. Благо, оставалась с «бабушкой» я редко, лишь когда папу отправляли в командировки. А папа у меня был замечательным. До появления в нашем доме её… Нина — продавщица из ларька с Киевского вокзала. Нина любила приложиться к бутылке, изрядно напиться, начать горланить песни в любое время дня и ночи, не выйти на работу. Нине не было и сорока лет, но разгульный образ жизни прибавил ей десяток лет. Красота у Нины, если и была когда-то, то на момент нашего с ней знакомства уже давно увяла. Когда я увидела это опухшее, вульгарно накрашенное, дешево одетое, с жуткой мочалкой волос, отвратительно выкрашенных хной, создание, то потеряла дар речи. От одного вида Нины меня просто выворачивало. До сих пор я задаюсь вопросом, как мой интеллигентный, образованный, без вредных привычек, приятной наружности отец мог познакомиться с Ниной? Как мой самый лучший в мире отец мог влюбиться в это олицетворение безнравственности и пошлости? Пока «бабушка» была жива, то жить под одной крышей с Ниной ещё было сносно. «Бабушка» не давала Нине спуску, как и мне, и не позволяла ей хозяйничать в «нашей» семье. А потом «бабушки» не стало на радость Нине. И Нина рьяно принялась завоёвывать отца и территорию нашей квартиры. Я тогда выпускалась из школы и больше всего на свете грезила покорить актёрские подмостки, прославиться, разбогатеть и забрать папу из цепких лап хищной Нины. Но три года попыток поступить в театральный институт не увенчались успехом. Параллельно, конечно, я училась в институте на модного нынче «Менеджера» всего и вся, что называется, и работала. Нет, не так, правильнее будет сказать: работала, работала, работала, чтобы только не видеть, как отец поддаётся пагубному влиянию Нины и спивается постепенно вместе с ней, теряя свой моральный благочестивый облик. Годы шли, а у меня совершенно не складывалась личная жизнь, да и откуда ей было взяться, когда я или училась, или работала, или дома варилась в котле семейных неурядиц? Ряды моих друзей тоже поредели, и это при том, что я всегда была человеком добрым и светлым, эдакой милой зажигалочкой — душой компании. Но «своя» компания осталась там — при поступлении в театральный институт. А на работе и в институте были лишь — коллеги и однокурсники. По сути, до сегодняшнего дня всё шло почти ровным привычным ходом. Я уже, как три года, выпустилась из института, ушла из компании, в которой проработала злосчастных семь лет, устроилась на более высокую должность, правда с той же зарплатой, что и была. Но три месяца назад закрылась компания, в которой я работала последние два года. И ровно три месяца я никак не могла устроиться на новую работу, меня даже курьером не брали. Но точкой кипения моего отчаяния стала ночь накануне сегодня.

Я уже смирилась с отношениями Нины и отца, с тем, что оба они не работали, и у нас каждый день собирались в квартире такие же опустившиеся личности, дно общества. По сути, они вели себя чаще мирно и праздно, нежели дебоширили и громили квартиру. По крайней мере я себя этим утешала и не теряла надежды вырваться из этого зловонного болота и ещё больше хотела вернуть своего отца, того отца. Я ворочалась сбоку на бок и не могла уснуть от их пьяного гогота, сон не шёл, а гнусные мысли одна хуже другой жужжали словно пчелиный улей. Внезапно, кто-то зажал мне рот грязной вонючей рукой, а второй стал пытаться залезть ко мне в трусы. Я попыталась вырваться, но чья-то невидимая в темноте туша была слишком тяжёлой. Тогда я укусила его со всей силой. Он на мгновение ослабил хватку, а я завизжала и выбежала из своей комнаты. Я звала, звала отца на помощь…а когда нашла его, то поняла, что потеряла навсегда. На мои вопли и слёзы он недовольно еле процедил: «Могла бы и уважить друга семьи. Это брат Нинкин.» Нина тоже пыталась внести свою лепту: «Ты мне брата то не обижай, он только откинулся, бабы у него давно не было. Да и у тебя, поди, всё уже там пылью покрылось, бедовая девка. Утешили бы друг друга, чего ломаешься, принцесса помойного разлива!» Якобы брат Нины так и остался там…на моей кровати, уснул беспробудным, пьяным сном. Нина и отец тоже задремали, обнявшись. А я перестала плакать, перестала трястись от страха, перестала надеяться, перестала верить и…любить отца. Прошлое было не вернуть, а мёртвых не воскресить. Меня больше ничего здесь не держало. Мне нечего было терять. Я твёрдо поняла, что осталась совершенно одна. Тихо, мышкой я собрала свои маломальские вещи и навсегда ушла из отчего дома.

И вот сегодня…я сидела под Лужковым мостом, или как его в народе называют, мостом Влюблённых на Третьяковской и пила шампанское. Вот так среди бела дня сидела и пила шампанское. Хотя у меня в последние годы сформировалось жуткое отвращение к алкоголю после всего увиденного и пережитого. Но сегодня мне хотелось маленького своего праздника или…поминок…с привкусом шипящего, игристого шампанского. Я подняла голову на мост Влюблённых, мой некогда любимый мост, и с досадой посмотрела на какую-то парочку воркующих влюбленных, с таинственным видом, оставляющих свой памятный замочек любви и верности на одном из деревьев Влюблённых. Невольно полились солёные и горячие слёзы. Осознание полного беспросветного одиночества, ненужности никому, неустроенности Всей моей жизни больно и туго сдавливало горло. Я не знала, что дальше делать, куда идти и можно ли что-то сделать, изменить, исправить. Назад дороги не было. И я вытащила из сумки упаковку снотворного, уже готова была употребить таблетку-другую, запив ужасно кислым и газированным шампанским, но Он сел рядом.

Его зовут Алексей Владимирович Корф. Ему 35 лет. У него свой строительный холдинг. И ему нужна жена — фиктивная жена. Мы с ним идеально подошли друг другу. У него уже всё было — у меня ещё ничего не было. Он толком и ничего не спросил обо мне. Ему вполне хватило моего краткого рассказа без излишних подробностей. Но мы