Богданович пишет о Барклае-де-Толли:

«Давно уже он уверен был в необходимости отступать для ослабления неприятельской армии, и это убедительно доказывается словами, им сказанными знаменитому историку Нибуру в то время, когда Барклай, будучи ранен в сражении при Прейсиш-Эйлау 1807 года, лежал на одре болезни в Мемеле. “Если бы мне довелось воевать против Наполеона в звании главнокомандующего, — говорил тогда Барклай, — то я избегал бы генерального сражения и отступал до тех пор, пока французы нашли бы, вместо решительной победы, другую Полтаву”.

Нибур тогда же довел слова Барклая-де-Толли до сведения прусского министра Штейна, который сообщил их генералу Кнезебеку, а Кнезебек — Вольцогену и Фулю» [19. С. 104].

Отметим, что прусский министр Штейн — это Генрих-Фридрих-Карл фон Штейн (1757–1831), министр торговли, промышленности и финансов в кабинете короля Фридриха-Вильгельма III, возглавивший в октябре 1807 года прусское правительство. Генерал Кнезебек — это Карл-Фридрих фон Кнезебек (1768–1848), который во время войны 1806–1807 годов состоял при главной квартире русской армии. Соответственно, Людвиг фон Вольцоген (1774–1845) и Карл Фуль (1757–1826) — это тоже были прусские генералы на русской службе.

Свидетельство М. И. Богдановича имеет принципиальное значение, и есть смысл разобраться, откуда авторитетный военный историк взял эту информацию. Сам он ссылается на «Мемуары» французского генерала Дюма, опубликованные в Париже в 1839 году.

Гийом-Матьё Дюма, родившийся в 1753 году, был потомственным дворянином. В феврале 1805 года он получил чин дивизионного генерала, участвовал в сражениях при Ульме и Аустерлице, в марте 1806 года стал военным министром при Неаполитанском короле Жозефе Бонапарте, а когда тот занял испанский престол, вместе с ним покинул Неаполь и в июле 1807 года стал военным министром Испании.

Как видим, генерал Дюма был человеком весьма серьезным, и допустить какую-то непроверенную информацию из его уст крайне сложно. Вот, дословно, что он пишет в своих «Мемуарах»:

«Я узнал, что государственный советник Нибур, сын знаменитого датского путешественника, с которым я познакомился во время пребывания в Гольштейне, находится в Берлине. Я поспешил пойти увидеть его; а так как мы заговорили о предстоящей войне против России и о догадках, которые можно было бы сделать относительно наступательных планов императора Наполеона, он мне сказал, что с тех пор, как он узнал о том, что генерал Барклай-де-Толли стал главнокомандующим русских армий, он не сомневается, что тот будет реализовывать план оборонительной кампании, который он представил во время Тильзитского мира. <…> Нибур провел три месяца в Мемеле в близких отношениях с Барклаем-де-Толли, который, будучи тяжело ранен при Эйлау, был перевезен в Мемель, куда перебрался двор Пруссии. Нибур отлично запомнил все детали этого плана комбинированных отступлений, которыми русский генерал надеялся завлечь великолепную французскую армию в самое сердце России, даже за Москву, истощить ее, удалить от операционной базы, дать ей израсходовать свои ресурсы и снаряжение, а потом, управляя русскими резервами и с помощью сурового климата, перейти в наступление и дать Наполеону найти на берегах Волги вторую Полтаву. Это было страшное и очень верное пророчество; оно мне показалось таким позитивным и таким важным, что, едва присоединившись к генеральному штабу, я тут же поведал о нем князю Ваграмскому (маршалу Бертье. — С. Н.). Я не мог сомневаться, что он не доложит об этом императору, но со мной об этом больше не говорили» [165. С. 416].

Поясним, что упомянутый Нибур — это Бартольд-Георг Нибур (1776–1831), родившийся в Копенгагене и привлеченный в 1806 году министром Штейном на прусскую службу. А князь Ваграмский — это маршал Луи-Александр Бертье (1753–1815), неизменный начальник Генерального штаба Наполеона.

Как видим, генерал Дюма избегает принятых в мемуарах формулировок типа «по слухам…» или «рассказывали, что…», а называет конкретные имена людей, и это все были люди весьма ответственные и не склонные к фантазиям. В связи с этим довольно спорным выглядит мнение историка В. М. Безотосного, который пишет:

«Мнение Дюма-мемуариста — носит легендарный характер, и как свидетельство, полученное из третьих рук (Барклай — Нибур — Дюма), должно быть взято под большое сомнение. Даже если такой разговор имел место, то одно дело — частное мнение командира бригады, не несущего ответственности за свои слова, коим был Барклай в 1807 году, и совсем другое — план военного министра, принятый после серьезного анализа всех деталей обстановки и трезвой оценки последствий» [13. С. 90].

Да, в 1807 году Барклай-де-Толли был только генерал-майором, но после этого, как мы уже знаем, он получил богатейший опыт боевых действий в Финляндии. Там противник, ведя настоящую «скифскую войну», настолько измотал русских бесконечными отступлениями и нападениями партизан, что Михаил Богданович, став военным министром, твердо решил использовать этот опыт в борьбе с «Великой армией» Наполеона. И произошло это именно «после серьезного анализа всех деталей обстановки и трезвой оценки последствий». В этом вообще можно не сомневаться, так как Барклай-де-Толли всегда все делал только после серьезного анализа и оценки последствий.

Другое дело, что планы Барклая-де-Толли — а это был человек, аналитические способности которого высоко ценил император Александр — несколько раз корректировались. Тот же В. М. Безотосный отмечает, что «мысли Барклая не оставались законсервированными и неподвижными» [13. С. 90].

* * *

Как мы уже говорили, в марте 1810 года Михаил Богданович представил императору записку «О защите западных пределов России», в которой предлагал организовать оборонительные линии по Западной Двине и Днепру. Но тогда точно сказать, куда направит свой главный удар Наполеон, было невозможно. По этой причине Барклай-де-Толли считал, что нужно действовать «по обстоятельствам и при случае наступательно» [13. С.91]. Подчеркнем — при случае. И совершенно не факт, что этот случай представился бы…

Уже осенью 1810 года Барклай-де-Толли докладывал императору, что из-за недостатка средств и нехватки времени программа сооружения крепостей на предполагаемой линии обороны сокращается, и это послужило причиной для определенных изменений в вопросах планирования.

В начале 1811 года из-под пера военного министра вышли два варианта предполагаемых военных действий: наступательный и оборонительный.

Летом 1811 года «царь, по общему утверждению, неофициально утвердил план Фуля» [13. С. 92].

В некоторых источниках этого человека именуют Пфулем[27]. Он родился в Штутгарте и был видным прусским военным теоретиком, офицером Генштаба. После поражения Пруссии в 1806 году Фуль перешел на русскую службу в чине генерал-майора и вскоре стал ближайшим советником императора Александра. В 1811 году он был привлечен к составлению плана военных действий против Наполеона, и его план был основан на взаимодействии двух армий, из которых одна должна была, опираясь на специально построенный Дрисский лагерь, сдерживать противника, а другая — действовать ему во фланг и в тыл.