стороне и скажи мне чистую правду».

«У меня большой творческий талант — вы сами это признали — и я усердно работаю над его развитием. У меня уже есть один заказ, и еще два находятся на рассмотрении. Гонорары будут не очень большими на данном этапе моей карьеры, но со временем я могу заверить вас, что…

— Забудь о своем творческом таланте, «перебил Воан. «Я говорю о слухах.

Его сын беззаботно просиял. «На какие слухи ты ссылаешься, отец?

«Это слишком тревожные слухи, чтобы говорить об этом твоей матери. Их источником, по-видимому, является профессор Триггс. У него, как ты знаешь, есть сын твоего возраста — тот, кто выбрал более респектабельную профессию».

«Респектабельность — это смерть искусства».

«Сын профессора видел тебя на вечеринке, где ты развлекал низшую компанию».

«Мне, конечно, позволено самому выбирать себе друзей. И если этот знаменитый сын такой респектабельный, что он делал на вечеринке, на которую я приглашен?»

«Его дядя — арт-дилер в Лондоне».

«А, «сказал Джордж Воэн, «это все объясняет. Мы вполне могли общаться плечом к плечу на таком сборище. Как порода, я ненавижу арт-дилеров, но они — неизбежное зло, поэтому я никогда не упускаю шанса воспитать их.»

«Похоже, что имеет место другая форма совершенствования».

«Говори яснее, отец. В чем меня обвиняют?»

«Блуд — это грех».

«Тогда ты поступил мудро, воздержавшись от этого».

«Вы смеете насмехаться надо мной!» — заорал Воэн, вскакивая на ноги. «Помните, где вы находитесь, сэр, и кто я».

«Я приношу свои самые искренние извинения, отец. Я не хотел быть легкомысленным».

«Ты был груб, и я не потерплю такого поведения».

Его сын раскаивался. «Тогда я безоговорочно беру свои слова обратно».

«Когда я назвал тебя в честь лорда Байрона, я надеялся, что ты будешь вдохновлен его поэзией, а не будешь подражать некоторым из предполагаемых эксцессов его личной жизни».

«Какие предполагаемые эксцессы? Распространял ли профессор Триггс слухи и о Байроне?» Как хороший профессор находит время для написания своих теологических трактатов, когда он занят другим, слушая глупые сплетни о художниках и поэтах?»

«Прекрати это немедленно!» — настаивал Воан. «Давай больше без сарказма».

«Тогда давайте больше не будем пускать слухи».

Его отец плюхнулся в свое кресло. «Что мне с тобой делать, Джордж?

«Ну, для начала ты мог бы открыть бутылку студенческого хереса.

Джордж Воэн увидел гнев, вспыхнувший в глазах его отца, и взял себя в руки, чтобы выдержать выговор, который так и вертелся на языке у старшего мужчины. Он был мертворожденным. Прежде чем Воан успел заговорить, раздался стук в дверь, и она открылась, чтобы показать его сына Перси. Охваченный облегчением, он вскочил, чтобы обнять его. Приветствие между двумя братьями было менее эмоциональным. Они просто обменялись кивками в знак признания.

«Мы должны сообщить ужасные новости о вашем кузене», — сказал Воан.

«Я уже слышал это», — объяснил его старший сын. «На самом деле, я, возможно, знаю больше, чем любой из вас. Я сел на поезд из Мортон-ин-Марш и сначала заехал в Бернхоуп-Мэнор. На меня обрушилась мать. Кажется, Имоджин все еще жива, но ее где-то удерживают против ее воли. В дом пришли три детектива. Одним из них был инспектор Колбек.»

Управление лошадью и повозкой было способом передвижения, который действительно подходил Виктору Лимингу. По крайней мере, так оно и было бы, если бы он не сидел рядом с обезумевшей молодой женщиной, а позади них под какой-то мешковиной лежал труп ее отца. Роберт Колбек ехал рядом с ними на гнедой кобыле, которая теперь была в высшей степени послушной. Лиминга интересовала только его собственная лошадь, косматая тварь в пятнистой шерсти, двигавшаяся легкой рысью и безропотно реагировавшая на каждое движение поводьев. Пока тележка катилась по неровной земле, сержант смог предаться своей фантазии о том, чтобы стать водителем такси, профессия, которая всегда ему очень нравилась. Это удержало бы его в Лондоне, спасло бы от опасностей, сопутствующих работе в полиции, и избавило бы от страха запрыгнуть в поезд, на корабль или на норовистую гнедую кобылу в любой момент. Когда он очнулся от своих грез, то увидел впереди крошечный коттедж с соломенной крышей. Навстречу им выбежала женщина средних лет, ее лицо было изрыто тяжелой работой и болезнью.

Колбек подошел к ней первым и представился. Хотя он сообщил новость так мягко, как только мог, она чуть не упала в обморок. Мэри спрыгнула с тележки и подбежала к ней. Они вцепились друг в друга в полном отчаянии. Когда мать, наконец, оправилась от шока, она медленно подошла к задней части повозки и приподняла мешковину, вызвав новый поток слез, когда увидела рану. Колбек и Лиминг выразили слова соболезнования, которые остались неуслышанными. Оба были опечалены увиденным. Мать и дочь были выжившими из бедной семьи, добывавшими средства к существованию на неподходящем участке земли. После смерти их кормильца их без угрызений совести выгонят из их привязанного коттеджа. Их будущее было пугающим.

Когда женщины достаточно успокоились, детективы отнесли тело в дом и положили на стол в кладовке. Жена посмотрела вниз на труп, но Мэри убежала наверх. Колбек почувствовал, что настал подходящий момент предложить то, что, как он надеялся, станет своего рода бальзамом.

«За это будет компенсация», — сказал он, доставая деньги. «Боюсь, это никогда не искупит того, что произошло, но может на какое-то время облегчить ситуацию». Когда он протянул банкноты, она удивленно отпрянула. «Пожалуйста, возьмите их. Они приходят с сочувствием.

«Я не сделала ничего, чтобы заслужить все это, сэр», — ворчливо сказала она.

«Ты заслуживаешь этого и даже большего», — сказал Лиминг.

«Но там… так много всего».

Из сострадания оба детектива внесли свой вклад. То, что передал ей Колбек, было больше, чем ее муж мог заработать за два года. Она была трогательно благодарна.

«Я не знаю, как вас отблагодарить, инспектор», — сказала она, сдерживая слезы.

«Я только хотел бы, чтобы этого было больше».

«На самом деле, это была собственная вина моего мужа. Я говорила ему не брать деньги, но это было слишком большое искушение. Потом, конечно, была Мэри. Ее сердце было бы разбито, если бы ей не разрешили надеть это прелестное платье. В любом случае, они не послушали меня — и вот результат!»

«Почему вы сказали своему мужу отказаться