— Ты права, — не опровергнул ее слова Ральф. Сердце болезненно кольнуло, и она поджала губы. С чего бы ему что — либо отрицать? Истина перед ней, просто, не умея отличить черное от белого, продолжала тщетно надеяться, что он найдет объяснение столь отвратительному поступку. — Это было до тех пор, пока я не узнал тебя ближе.

— Теперь я не хочу верить, — резко приняла вертикальное положение Морганит и прижала кончики пальцев к гудящим вискам. От долгих рыданий мозг раскалывался. Кажется, уже больше и не заплачет, израсходовав запас слезы. Изливала в них боль, наивно полагая, что станет легче. Наоборот, невидимыми острыми шипами впивалась везде. Разнося яд по всему телу.

— Осторожно, — дернулась не только от прозвучавшего слишком близко хрипловатого голоса, но от прикосновение его ладони к ее плечу. Обожгло сильнее, причиняя саднящую боль. Не удовольствие. Изменилось. Даже аромат корицы заставлял сжиматься и прикрывать рот, лишь бы не вдыхать. Не заполнять легкие.

— Я давно перестал искать смысл наказать тебя, — вновь вернулся в кресло Ральф, видимо, понимая, что меньше всего ей приятно его присутствие. Близость. Касания. — Я понял, что ты совсем другая. Несмотря на то, что дочь человека, которого я ненавидел много лет. Его, но ни тебя. Тобой я хотел только наслаждаться. Полностью и без остатка, потому что ты принадлежишь мне.

— По генеральной доверенности я тоже перешла тебе? — горько усмехнулась Морганит. — Зачем вам слепая жена, синьор Вуд? Отныне, вы — миллиардер, и ваша спутница должна быть достойна вас.

— Мне нужна ты, — прежде, чем успела опомниться, сильные руки сжали вновь ее плечи. Губы, знакомые до пронизывающей дрожи и теплые, впиваются. Языком сквозь зажатые зубы прямо в рот, по — хозяйски прорываясь внутрь. Тело перестало слушаться, прижимаясь к разгоряченной коже. Мертвая хватка усилилась, но она упорно не отвечала на поцелуй. Призывала волю. Собирала судорожно по крупицам остатки разума, мысленно перемещаясь обратно в гостиную, где ее отца прилюдно унижали. Топтали. Укусила его нижнюю губу до крови. Еще сильнее укусила. Безжалостнее. Пока не отпустил ее, высвобождая из душащих объятий. Мучительно долго проводил кончиком пальца по щеке, принуждая отвернуть голову. От него. Ощущался железный привкус.

— Неужели ты, правда, считаешь, что я все делал ради денег? — в его тоне не проскальзывали привычные нотки сарказма или подчинения. Другой разговор. Другая интонация. В последний раз слышала ее в ту ночь, когда впервые призналась в любви, добровольно шагая в пропасть саморазрушения. — У меня тоже есть деньги. Я не ищущий подработку певец, Морганит. Уже и твой отец узнал. Ральф Саймон Вуд. Владелец адвокатского кабинета в Филадельфии. Личность, известная американскому закону.

— Тогда…зачем?… — растерялась девушка, с трудом вникая в смысл услышанного. Вот почему, каждый раз невольно становясь свидетелем его общения на английском языке, он переводил тему. Уверял, что исключительно по заданиям ее отца. Сводил рождающиеся подозрения на «нет».

— Мне было семь лет, когда мой отец познакомил нас с прилетевшем из Италии начинающим бизнесменом, — после долгой паузы, казавшейся, что Ральф вышел из спальни. Бесшумно покинул, оставляя ее с вопросами без ответов. С пугающей неизвестностью, грозящейся нахлынуть. Затопить. — На грани разорения. Джованни Сальери искал поддержку у моего отца, Саймона. Из простого партнера, ищущего выгодное сотрудничество и инвестиции, стал лучшим другом. Доверенным лицом. Когда — то семья Вуд входила в чисто самых богатых людей США. Многочисленные гектары земли, аграрное производство — было все, но мой покойный отец, несмотря на состояние и успех, оставался слишком…чувствительным к чужим бедам. Он помог Джованни Сальери, а тот лихо подставил. Моя старшая сестра страдала эпилепсий, на ее лечение шли дорогие лекарства. Мой отец отвозил ее в лучшие клиники, и только в Австралии нам давали надежду. Экспериментальное лечение. Доверил бизнес как раз вовремя оказавшемуся рядом Джованни Сальери. Был уверен, что тот присмотрит временно за его делами. Мама не могла лететь по той причине, что ждала еще одного ребенка. Запрещали. Твой отец позаботился. Генеральной доверенностью он забрал себе все имущество. Земли переписал. Счета банковские переоформил. Такая крупная подстава, не так ли? Зато он поднял империю в Тоскане. Спас от банкротства деньгами моего отца. Предательством.

Слушала и…верила. Насколько она ужасна и глупа, раз принимала сей бред. Представляла в воображении страшные картины, не связывающиеся с ее заботливым отцом. Для нее он был такой. Нежный и понимающий. Ни в чем не отказывающийся и мягкий. Другие, даже тетя Беатрис, боялись. Уважали, но больше страшились гнева.

Всегда хотелось, чтобы Ральф доверял ей. Делился хоть чем — то, кроме малозначительных выдуманных эпизодов. Чувствовалась в его рассказах про его талант певца, ничем не примечательное существование откровенная ложь. Власть и надменность, присущая его тону, не обрисовывала амбиции. Показывала состоявшегося мужчину. Нарочито гнала подобные мысли, уверяясь, что ее муж — простой и бедный певец. Обман.

— Моя сестра не выдержала лечения, — глубоко вздохнул, продолжая. Не притворная, а откровенная боль. Обнажающие его слабости. Его раны, до сих пор не зажившие. Кровоточащие. Ему больно. И сейчас. Ту же боль он так старательно причинял ей всегда, надеясь хоть как — то облегчить муку. Голос дрогнул, тем не менее Ральф не переставал говорить. — Папа вернулся с гробом моей сестры, не зная, что его ожидает еще один удар от человека, которому больше всего доверял. Он даже не успел похоронить ее, потому что…сердце — оно же не каменное и не вечное, перестало биться. Обширный инфаркт возле дверей кабинета, откуда твой отец выгнал его. В этот же день Джованни Сальери принес моей матери известие о смерти ее мужа и дочери. Мама уже знала о случившемся. Заперла меня в спальне, чтобы я не конфликтовал с ним. С первого знакомства он мне показался хитрым. Лучше бы я ошибся. Твой отец изнасиловал мою мать. В одно мгновенье я потерял все. Дом. Землю. Деньги. Главное — семью. Только благодаря сводному брату моего отца исчез маленький мальчик, который был сломлен. Ты знаешь, каково это смотреть в безжизненные глаза матери? Трясти ее и умолять, просто посмотреть. Столько крови под ней. И мой руки были в крови моей мамы. Он забрал меня из дома, ставшего моим личным адом. Мы были счастливы. Мы любили друг друга.

— Папа, — сорвалось с ее побелевших губ. По щекам скатились слезы. Воздух накалился до предела. Вынуждая жадно делать вдох, ловя остатки кислорода. Дышала им, наслаждаясь той свободой, той легкостью, что давал ей муж. Вдыхала его запах, погружаясь в неимоверную безмятежность. Правда нанесла удар по легким, опустошая, и будто выбрасывая рыбкой на берег. Ее отец — чудовище. Бессердечное и мерзкое. Какую же любовь она ждала от Ральфа, если в ней течет кровь Сальери? Он выбрал правосудие. Он сделал правильный выбор. Почему так быстро поверила? Слепые не видят мир, но распознают, в чем заключена ложь. Ощущают, лишь не придают значения. Не в этот раз.

— Его дочь — его слабость, — признал Ральф. — Скажи, Морганит, зная, кем дорожит он, кого больше всех любит, я не должен был отнять у него это? Отомстить. Он же не пожалел.