Лютава усмехнулась. Не надо быть волхвой, чтобы угадать причину такой доброты. Желая сделать дочерей угренского князя женами своих сыновей, Святомер послал к ним самих женихов, надеясь, что в купальском разгуле дело само собой сладится, а потом останется лишь послать за приданым. В общем, замысел был неплох. Если бы только на ней не лежал зарок, а в лесу за луговиной не ждал брат Лютомер с дружиной. И не важно, что тут ополчение всех вятичей, а бойников всего-то два-три десятка. Главное – чтобы на месте и вовремя…

– Ну, идемте, коли разрешил! – Лютава улыбнулась и протянула руку княжичу Твердиславу. – А что не прибраны, так простите – наряды наши дома остались. Брат ваш Доброслав виноват: собраться-нарядиться нам не дал, в чем были увез. Ну да не беда – сплетем по веночку, а как плясать пойдем – всех ваших красавиц затмим. Правда, Молинка?

Усмехнувшись – дескать, видали и мы таких бойких! – Твердята повел ее из ворот. И веселая толпа повалила по тропе на луговину, причем не отставал от других и Колосоха со своими отроками, счастливыми, что появление княжичей освободило их от службы.

* * *

В сумерках Лютомер вышел на берег Зуши и прошел еще немного вверх по течению. Один раз его обогнала стайка молодежи – видно, жители какого-то лесного рода спешили на место общего сбора. Отступив в заросли, Лютомер пропустил их вперед. Девушки и парни, одетые в праздничные рубашки с купальскими знаками, с венками из цветов и зелени на головах, были возбуждены, веселы, взбудоражены ожиданием игрищ и, конечно, не заметили фигуру, застывшую за стволом толстой старой березы. Лес, родная стихия его отца Велеса, охотно принимал Лютомера в объятия, сливая с собой и накидывая невидимый полог.

Ночью он уже был здесь, разведывая дорогу, и теперь знал, куда идти. Тропинка вскоре выскочила из чащи на простор. Впереди показалось открытое пространство – сперва большой овраг, за ним широкая луговина, дальше городец на пригорке над ручьем, а уже за ним темнел дальний лес.

Возле городца горели костры, и острые глаза оборотня разглядели воинский стан – собранная со всего племени рать стояла здесь, возле Воротынца, в ожидании скорого похода. Если не получится то, что он задумал, то через несколько дней, когда войско уйдет, он сможет действовать свободнее.

А на луговине горели другие костры – купальские. Их развели над самым берегом, чтобы огонь отражался в воде, и между ними было тесно от множества человеческих фигур. Каждый из собравшихся, в белой нарядной рубашке и с венком на голове, сам напоминал дерево: женщины – березу, а мужчины – дуб. Все это двигалось хороводом вокруг костров, и до опушки долетал хор множества голосов.

Лютомер постоял немного, вглядываясь в толпу и невольно вспоминая такие же гулянья над Угрой. Вот уже много лет угренские девушки на Ярилины дни и в зимние колядки бывали не прочь провести время с вожаком «волков», воплощением Ярилы. А на Купале, когда все семейные запреты снимаются, – и молодки тоже, и слава оборотня даже усиливала его жутковатую притягательность. Лютомер не бегал от своего счастья, но безотчетно стремился скрыть это от Лютавы. Она и не хотела ничего об этом знать, и об этих приключениях Лютомер никогда ей не упоминал, хотя во всем другом они полностью доверяли друг другу. В этом проявлялась некая странность их привязанности: Лютава не ревновала его к другим девушкам, а Лютомер делал вид, что и поводов для этого нет.

Женщина своего рода – все; чужая женщина – ничто. Но лишь в одном случае чужая женщина превосходит свою, ибо дает то, чего своя дать не может. Все на свете люди давным-давно свыклись, что это так, и приспособились. Но Лютомер в самой глубине своей древней души не мирился с этим противоречием. В Лютаве для него собралась вся мощь и благость женского начала; само единство их крови делало ее единственной для него настоящей женщиной. Если бы дар своего и чужого мог слиться воедино… Но когда он думал об этом, то земной мир вдруг оказывался очень далеко внизу, будто увиденный с лица синего неба, глазами звезд. И понимал: это не для него. Все же смертный – не бог, а боги не любят тех, кто берет на себя больше положенного.

И тем не менее Лютомер стискивал челюсти при одной мысли, что здесь, у вятичей, на его сестру смотрят как на обычную девку, которой требуется жених. И тот, кто вздумает подойти к ней слишком близко, очень пожалеет об этом…

Чем темнее становилось, чем ярче горели костры и задорнее звучали песни, тем сильнее обострялись все чувства Лютомера. На луговине шевелилась, пела, смеялась человеческая толпа, каталась одним огромным горячим комом.

А совсем рядом из тьмы ночи, из-за прозрачной тонкой грани Нави, проступала иная жизнь. Иные силы зашевелились у воды, поднимаясь к поверхности, поползли на берег; иные существа крались в лесу, притянутые к опушке жаром человеческого веселья. Облачка тумана поднимались с поверхности реки, взлетали к верхней кромке обрыва, тянулись к людям. Белые фигуры, сперва невесомые и прозрачные, постепенно становились плотнее; приспосабливаясь, водяные духи принимали человеческий облик, и вот уже девы в белых рубашках, укутанные в густые, тяжелые пряди волос, неслышно приближаются к кругу, еще никем не замеченные, и потоки воды, стекая с волос, орошают их путь…

Тревога кольнула иголочкой, и Лютомер оглянулся. Роща и берег Зуши уже были полны духов, собравшихся на звуки человеческого веселья и готовых войти в круг. Но там, в лесу, тоже оставались люди. И если воротынцев на лугу защищают освященные костры, солнечные круги хороводов, обрядовые песни и присутствие волхвов, то угрян, оставшихся в лесу, не защищает ничего, кроме заговоренных трав и железных клинков. Но при виде такой добычи русалки потерпят горький запах полыни, а прикасаться к железу им вовсе не обязательно, чтобы сделать свое дело.

С сожалением оторвав взгляд от толпы на лугу, Лютомер повернулся и побежал обратно к стану. Он несся по тропе над рекой, уже не боясь кого-то встретить – теперь пусть его боятся, – легко находя дорогу в темноте. В эту ночь, когда напряжение всех сил Вселенной достигает высшей точки, также расцветала и наливалась мощью его божественная природа, унаследованная от отца. И пусть не Велесу, темному подземному владыке, посвящен этот праздник и не ему поются песни – Велес держит на плечах этот расцветающий мир, и он тоже тянется духом к его хозяйке, богине Ладе. Сегодня происходит перелом, после которого путь богини проляжет вниз, к нему в подземелье, и однажды она придет, с осенними листьями в волосах, чтобы принести искру жизни на сохранение владыке мертвых.

В Купальскую ночь так легко заскочить из Яви в Навь, но Лютомер не боялся. Он мчался, всем телом ощущая свою неразрывную связь с лесом, водой, землей и небом; все силы земли дышали его грудью, и он не осознавал даже, кто он сейчас – человек, волк или бесплотный дух.

Наступила ночь, в лесу воцарилась полная темнота, но никто не спал. Жарко пылавшие освященные костры внушали чувство защищенности, но все же разговаривать люди опасались и сидели вокруг огня молча, тесно придвинувшись друг к другу. Каждый втайне сожалел, что пустился в этот поход, а не остался дома – сейчас бы плясать на знакомой с детства Ярилиной плеши, петь песни, пить медовуху, хватать в объятия девушек-невест и молодок. Как там весело, хорошо – а главное, вполне безопасно в кругу священных огней, под защитой с умом и знанием проведенных обрядов. Если головы не терять – беды не будет, выйди на огонек хоть сам леший…