Он торжественно вручил мне подарочный вальтер и блокнот, которые, как оказалось, впопыхах были оставлены Крайновым на столике в столовой.

— Герр Гофман, пусть русские продолжают несколько дней втайне надеяться, что объявление Германией войны Советскому Союзу — инсценировка в целях дезинформации англичан. Как только вы взлетите, советским войскам будет направлено уточнение о времени и маршруте вашего полета. Я уверен, что для прибытия подарочного «мессершмитта» в Кубинку советская сторона обеспечит воздушный коридор. Когда планируете ваш вылет, герр майор?

— Немедленно, герр капитан!

— Верное решение. В добрый путь!

Мой «мессершмитт», в отличие от МиГов, был тщательно замаскирован и нисколько не пострадал от бомбежки. Не прошло и четверти часа, как я, распрощавшись с любезным капитаном-танкистом, побежал к самолету.

Все было готово к полету. Зажигание!

Двигатель завелся с пол-оборота. Я опустил закрылки и плавно двинул ручку сектора газа от себя. «Даймлер-Бенц» в тысячу двести лошадиных сил грозно зарычал, чувствуя свою чудовищную силу. Самолет дрогнул, словно застоявшийся в стойле конь.

Я выждал несколько секунд. Мотор работал исправно.

Немецкий механик показал мне флажком, что снаружи все выглядит нормально, и вопросительно посмотрел на меня.

Я показал ему в ответ большой палец, уменьшил тягу и отпустил колесные тормоза. Истребитель плавно тронулся с места.

Вдруг механик с перекошенным от волнения лицом выбежал вперед перед самым винтом и выбросил вверх руку с красным флажком, подавая знак: «Трогаться с места запрещаю!»

Что-то случилось. Взлетная полоса вдруг оказалась занятой, а может быть, меня раскрыли.

Разбираться было некогда. Останавливаться, рискуя остаться у немцев навсегда, я не желал. Будь, что будет!

«Мессершмитт» взревел раненым динозавром. Повинуясь моей твердой руке, он сделал крутой зигзаг, объехал механика, продолжавшего отчаянно сигналить мне флажком, и ринулся вперед по рулежной дорожке.

Через несколько секунд истребитель выкатился на взлетную полосу. Она только что была тщательно проутюжена немецкими катками и выглядела так, словно никакой утренней бомбежки не было.

Визуально взлетная полоса казалась свободной, значит, нельзя терять ни секунды. Я плавно отодвинул ручку газа от себя и машинально глянул краем глаза вбок.

По полю аэродрома, словно сухие горошины, рассыпались мышиного цвета фигурки. Солдаты! Они нелепо размахивали спичками. С такого расстояния спичками казались их карабины. Впереди, смешно семеня, бежал тот самый офицер-танкист.

Как видно, в самом деле меня раскрыли. Досадно, но несмертельно.

Офицер вскинул руку с пистолетом и прицелился в самолет. Солдаты, следуя его примеру, все как один вскинули карабины и тоже прицелились.

Неприятно, но тоже несмертельно. Слишком большое расстояние отделяло нас.

«Мессершмитт» послушно набрал скорость. Стрелка спидометра с цифры сорок уверенно поползла вправо и через секунду без труда переползла цифру сто.

Краем глаза я видел, как солдаты непрестанно передергивают затворы, а офицер-танкист, опустошив одну обойму, вставил в рукоять пистолета следующую, намереваясь продолжать отчаянную стрельбу.

Невольно захотелось ускорить взлет и дернуть ручку на себя. Нельзя!

Терпение, только не рвать ручку. Стрелка спидометра продолжает ползти вправо, теперь она перевалила цифру сто сорок.

Еще немного! Когда стрелка наконец добралась до цифры сто восемьдесят, я нежно, словно руку любимой девушки, потянул ручку управления самолетом на себя. Колеса оторвались от земли, вибрация корпуса мгновенно прекратилась.

Истребитель в воздухе. Все прошло за какие-то секунды, но мне они показались долгими часами.

Все хорошо, машина управляема, слушается, значит, не повреждена. Истребитель с радостью почуял родную стихию. Теперь будет гораздо веселее, теперь в действии главное свойство самолетной души — удержание себя в воздухе за счет тяги двигателя и крыла.

Когда стрелка спидометра поравнялась с цифрой двести десять, я убрал шасси и закрылки. Есть!

Скорость растет хорошо, высота — тоже. Баки по самое горлышко залиты топливом. Остается набрать высоту, выйти на курс и лететь вперед как можно быстрее. Самолет, на близких родственниках которого не так давно был поставлен мировой рекорд скорости, должен легко справиться с приятной задачей.

Я включил форсаж. Скорость стала расти заметно быстрее. Триста пятьдесят, четыреста, четыреста пятьдесят, пятьсот…

«Мессершмитт» свечой взмыл вверх к белым барашкам-облачкам. Поднявшееся над горизонтом утреннее солнце плавно ушло назад и вниз, под крыло. Марш советских авиаторов зазвенел в самом сердце.

— Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц, и в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ!..

Однако, вспомнив гибель Крайнова и молоденького лейтенанта, а также наши покореженные МиГи, жалким хламом замершие внизу, на земле, я оборвал бравурный марш на полуслове.

Его я не увидел, сзади всего лишь едва заметно мелькнула тень. Неопытный пилот принял бы ее за какой-то случайный блик в кабине самолета или вовсе не заметил бы. Я же по своему опыту еще в Китае знал, насколько опасен такой блик. Я кожей почувствовал — кто-то зашел в хвост со стороны солнца.

В следующее мгновение я перевел «мессершмитт» в относительно пологое пике с едва заметным скольжением влево. Справа, как я ожидал, прошли красноватые пунктиры, словно небесная азбука Морзе.

Все понятно. Тот, кто сел мне на хвост, ударил сзади, но трасса прошла правее.

Спас мой предупредительный маневр, который я сделал, повинуясь интуиции и инстинкту самосохранения. Кто же сзади? Советский ас?

У наших самолетов трассы от стрельбы зеленоватые, а не красные. Скорее всего, в меня стреляла немецкая скорострельная авиационная пушка.

Я повернул голову вправо, чтобы сквозь стекло кабины разглядеть своего врага, но утреннее солнце светило прямо в глаза. Сквозь его ослепляющие лучи разглядеть что-либо было совершенно невозможно.

Я разогнался до предела и плавно сделал «горку». В следующий миг, к моему величайшему удивлению, я увидел слева серебристое худое тело «мессершмитта». Самолет был буквально на расстоянии ладони от кончика моего крыла.

В кабине «мессершмитта» сидел не кто иной, как Рупперт Гофман. Он хмуро взглянул мне в глаза.

Вот так встреча! Как Гофман выследил меня? Думать было некогда. Теперь главное — сбросить его с хвоста.

Если вы помните, я уже упоминал, что Гофман такую фигуру высшего пилотажа, как «горка», знал недостаточно хорошо. Поэтому, когда я пошел в пологое пикирование на разгон, а затем на «горку», был абсолютно уверен, что рассчитать мой угол подъема Гофман не сумеет, — либо недотянет, либо перетянет.