И хоть со временем я перестал переживать по поводу своих недостатков и даже научился извлекать из них пользу, мне никогда не удавалось забыть, как чувствует себя человек без пищи, без крыши над головой и без гроша за душой. В результате, став самым могущественным человеком в Японии, я принялся наверстывать упущенное. У меня уже была красивая жена, но я хотел иметь больше – намного больше. Не просто одну женщину, а целый гарем! Чтобы вы могли представить, как далеко я зашел, скажу: одно время у меня только в замке Осака жило три сотни наложниц.

У моего поведения есть одно оправдание. Я горячо любил свою жену Нэнэ, но она не могла иметь детей. А развитие событий после смерти князя Нобунаги наглядно показало мне, чем чревато отсутствие у лидера полноправного наследника. Поэтому для меня было так важно оставить после себя сына, чтобы доверить ему управление государственным кораблем после моего ухода. Отсюда и все эти наложницы. Представителям другой культуры это может показаться странным, но Нэнэ относилась к некоторым из моих фавориток как мать и любила их так, словно они были ее родными дочерьми.

Однако если быть честным до конца, то главная причина, по которой я содержал триста наложниц, состояла в том, что в моем положении я просто мог себе это позволить. Подобно мальчишке, оказавшемуся в магазине сладостей с полным карманом монет, я предавался неумеренным излишествам – порой с катастрофическими для меня последствиями.

В 1591 году я возвращался из Киото, куда ездил пить чай и наслаждаться ежегодным цветением вишни. В толпе зрителей у дороги стояла изящная женщина лет двадцати восьми. Ее красота сразила меня, и я послал гонца узнать, кто она такая. К моему удивлению, она оказалась дочерью Сен но Рикю. Сен но Рикю был величайшим из живших в то время мастеров чайной церемонии, древнего японского искусства, перед которым я преклонялся. Кроме того, он был моим другом и наперсником.

Вскоре я предложил Сен но Рикю отдать его дочь, которая так сильно поразила мое воображение, мне в наложницы. Он ответил, что ему стыдно отказывать такому великому человеку, как регент императора, но обстоятельства не позволяют ему согласиться. Его дочь недавно потеряла мужа, которого горячо любила, и все еще оплакивала его. Поэтому в сложившейся ситуации он не мог принять мое предложение. Можно ли надеяться, что я проявлю великодушие и понимание?

Теперь мне больно в этом признаться, но он напрасно надеялся. Привыкнув к выполнению любых моих прихотей – и сжигаемый вожделением, – я нашел профессионального клеветника, который состряпал против чайного мастера ложное обвинение. Я посчитал, что если ему будет грозить тюрьма, то он согласится выполнить мое требование и все обвинения с него сразу же будут сняты. Но перед самым арестом Сен но Рикю вместе со своей красавицей дочерью, не видя другого выхода из положения, в которое я их поставил, предпочли покончить с собой, но не покориться.

Пополз слух о том, что это я приказал Сен но Рикю совершить самоубийство. Хотя и ложный, этот слух вполне мог быть правдой, поскольку смертоносный клинок направила моя безумная страсть, а это то же, как если бы я держал его в собственной руке. Их кровь обагряет мои руки, и я никогда не смогу ее смыть. Я лишил жизни не только предмет моей страсти – женщину, которая хотела всего лишь сохранить верность погибшему супругу, но и своего друга – отца, который хотел лишь защитить возлюбленное дитя.

Похоть – не единственный мой порок. Сравнявшись по положению с императором, я стал замечать, что каждый вечер пью сакэ и набиваю живот экзотическими деликатесами. Я объедался необычными продуктами и блюдами, которые редко кому удается попробовать. Предметом особой страсти стало для меня мясо тигра. Я платил сумасшедшие деньги за то, чтобы этих больших кошек ловили в Корее живыми и доставляли мне в Японию. Говорят, что свежее тигровое мясо повышает мужскую силу, поэтому я потреблял его в огромных количествах! Но чересчур обильная еда и злоупотребление спиртными напитками подрывали мое здоровье.

Старая пословица гласит: «Побеждающий других силен, а побеждающий себя могуществен». Получается, что я добился власти над целой страной только для того, чтобы потерять власть над собой. Зачем сотни армий человеку, который не может совладать со своими порочными наклонностями?

Одно дело – подняться на вершину власти, другое – оказавшись на вершине, не скатиться вниз. Возвышенные стремления лидера должны подавлять его низменные порывы. Никогда не забывайте «секрет умеренности»: не позволяйте себе лишнего.

Мои ужасные ошибки можно объяснить одним недостатком – тщеславием. По мере того как росла моя власть, я начал верить в миф о своем величии. После объединения Японии мне следовало довольствоваться задачей упрочения мира и повести страну по пути процветания. Вместо этого я возжелал новых славных побед за ее пределами. Результатом стала семилетняя война с Кореей и Китаем, которую следует считать наибольшей неудачей в моей жизни. Безрассудные попытки вторжения на чужую территорию навлекли на Японию ненависть двух великих азиатских наций. Я сгораю от стыда, когда думаю о десятках тысяч людей, погибших из-за моих непомерных амбиций.

Подобно государям всех эпох, я нашел причины, оправдывающие мои заморские авантюры. Одной из них стала необходимость найти управу на европейских варваров. Испания и Португалия, выступая от имени христианства, стремились покорить весь мир. Несколько японских князей приняли христианство и предоставили католической церкви земли, на которых появились европейские поселения. Сам я не религиозен и в течение многих лет проводил политику толерантности. Но когда новообращенные христиане принялись разрушать буддийские храмы и святилища, а португальцы стали похищать наших граждан, чтобы продавать в рабство, я объявил их агрессивную, фанатичную веру вне закона.

Несмотря на такого рода конфликты, в Японии наконец наступил мир после более чем столетней смуты. Под моим руководством страна постепенно набирала былую силу, и я был убежден, что мы ни в чем не уступаем европейцам. Так почему бы и нам не заняться расширением своей территории? Желание обессмертить свое имя за рубежом питало мои честолюбивые замыслы и раздувало тщеславие.

У семилетней войны была еще одна более прозаическая причина: новые земли были необходимы мне для того, чтобы удовлетворить запросы моих неугомонных самураев. Во время стремительного возвышения дома Тоётоми я сметал все, что стояло у меня на пути, и не отказывал себе в удовольствии демонстрировать щедрость, раздавая моим сподвижникам баснословные богатства, в том числе обширные земельные угодья. Эта неумеренная расточительность разожгла неуемные аппетиты моих военачальников. Но когда процесс объединения завершился, в стране больше не осталось земель, которые можно было покорить и разделить между победителями. Вместо того чтобы найти мирное решение этой проблемы, я обратил взор на Корейский полуостров, а оттуда – на Китай.

На войне все так же, как в торговле: когда организация, привыкшая к быстрому расширению, сталкивается с обстоятельствами, замедляющими рост, ей следует изменить курс. Но я не смог заставить себя измениться. Когда страна оказалась в моих руках, мне следовало обуздать стремление моих солдат к завоеваниям. Вместо этого я опрометчиво развязал войну против страны, которой совсем не знал, язык и традиции которой были мне непонятны, чей гордый народ оказал моим армиям беспримерное сопротивление, начав партизанскую войну.