Я представил, как в кабинет заходят генералы и полковники и, зажимая носы от жуткой вони, орут: «Фу, что за дерьмо?» А я им в ответ: «Здравия желаю, товарищи офицеры! Провожу отработку элементов спецоперации!» — «Хорошо. А насрал-то кто?» Я рассмеялся, в коричневых красках представив эту картину.

— Зря смеетесь, голубчик, обосраться в нужный момент — это особое искусство!

— Я понял, — после последней реплики профессора меня было уже не сдержать.

Я смеялся так громко, что доктор хотел было, судя по его глазам, звонить своим. Однако он был спокоен, очевидно, по долгу службы он встречался с такими припадками смеха часто.

В кабинет вошел смеющийся Минин.

— Ты что так ржешь, тебя на весь этаж слышно даже через звукоизоляционные двери! — заглушая свой смех, сказал он. — Вы закончили? — Минин также безуспешно пытался сдержать смех.

— Да, — просмеялся я.

Невозмутимый доктор кивнул головой.

— Можно вас, товарищ командир, на пару слов, — пропищал профессор, обращаясь к полковнику Минину.

— Да, Эрнест Маркович, сейчас я вас провожу, и по дороге расскажете, — справившись со смехом, предложил Минин.

Доктор собрал все свое богатство в портфель, особо бережно он всунул в него тетрадь и был готов удалиться. С центра стола я взял маленький листок и, написав несколько слов, передал Минину.

— Вы можете говорить при мне, я умею хранить секреты, — снова пропищал доктор, внимательно следивший и за мной, и за Мининым.

Он понял мой маневр с листком. Нет, все-таки надо признать, доктор хоть и был похож на психа, но был весьма проницательным, действия и мысли считывал безошибочно. Возможно, постоянная работа с особым контингентом и необходимость считывать или даже предугадывать действия и, может, даже в какой-то степени мысли находящихся в его вотчине граждан и позволили профессору так далеко продвинуться в этих навыках.

Минин промолчал.

Мы попрощались с доктором, я, помня про пандемию, на которую он пару часов назад обратил мое внимание, и про запрет трогать людей, руки профессору не подал. Минин ушел вместе с доктором Шпиндергульцем.

Я вышел в туалет помыть руки. Несмотря на то что я не трогал сумасшедшего профессора, я касался его старого ЭВМ-устройства, а оно явно было заражено чем-то негативным. Чем-то более опасным, чем даже коронавирус.

Сергей Анатольевич вернулся минут через двадцать очень довольный. Тут же вынырнув на минуту из переговорной, оказался в ней уже со своим портфелем.

— Профессор интересовался, какой все-таки символ у военной разведки: летучая мышь или гвоздика? — Минин посмотрел на меня с улыбкой. — Какая ему разница? — озадаченно пожал плечами Минин.

История эмблемы военной разведки современной России начинается в 1993 году. Именно тогда при подготовке к празднованию 75-й годовщины службы в качестве символа было предложено использовать силуэт летучей мыши — она во время полета почти не издает шума, но при этом все слышит. Чем не образ для разведчика? Предложение было подержано руководством ГРУ, после чего описания и чертежи нарукавных знаков утвердил и тогдашний министр обороны.

Однако уже в 1998 году летучая мышь была заменена красной гвоздикой, предложенной художником Абатуровым, уважаемым геральдистом. Во-первых, смысл такой эмблемы обосновывался тем, что этот цветок нередко становился опознавательным символом. Во-вторых, пять лепестков цветка могли стать олицетворением пяти видов разведки: сухопутной, воздушной, морской, информационной, специальной. Пять лепестков также отражали пять органов чувств, которые должны быть на высоте у любого разведчика. В-третьих, гвоздику считают символом упорства, достижении целей, верности.

Гвоздика появилась и на знаке отличия «За службу в военной разведке», затем в 2000 году стала элементом большой эмблемы ГРУ и новой нарукавной повязки, а после 2005 года она окончательно закрепилась во всех эмблемах.

Новый символ сперва в штыки приняли сотрудники ГРУ, однако, когда всем дали понять, что цели заменить один символ другим нет и они будут мирно идти рука об руку, роптания среди офицеров прекратились. Сегодня в центре главного вестибюля штаба главного разведывательного управления на отдельной стене размещена мозаичная «летучая мышь», примыкающая к «гвоздике».

К нам присоединился генерал Мартов. Он был чем-то сильно озабочен, черный как туча и заметно нервничал. Мы поздоровались, и он уселся во главе стола.

— Виталий Андреевич, — обратился я к Мартову, усаживаясь за стол, — что-то случилось? Переворот? — поинтересовался я.

— Какой переворот? — удивился генерал и строго посмотрел на Минина, который сидел напротив меня.

Вот сюда бы сейчас этого «психа» — профессора, он бы вмиг считал все, что в головах коллег. Мартов медленно, словно грозовая туча, поднялся со своего кресла над столом.

— Я ни при чем, товарищ генерал, записи посмотрите, он все это время был с профессором Шпиндергульцем.

Минин так испугался Мартова, что я думал, упадет со стула. Таким напуганным я видел его впервые. Зато я узнал, что все происходящее в этой комнате записывается. Теперь я, кстати, понял, почему Минин зашел к нам с профессором под самый конец беседы и смеялся. Он слышал да и наверняка видел всю нашу беседу. Нет, ну, разумеется, все пишется, уж если оперативные встречи на конспиративных квартирах пишутся, что уж говорить об этой ситуации.

— Ты, полковник, про какой переворот? — навис над столом Мартов.

— Про государственный, товарищ генерал, Путин же неспроста спрятался где-то, боится чего-то. А чего ему бояться? Переворота. А как говорят мудрые люди: чего боишься, то с тобой и произойдет. Вон во Владикавказе люди собрались на какой мощный митинг, все соцсети гудели, говорят, тысячи четыре было народу.

Я, в отличие от Минина, был абсолютно спокоен, во-первых, я пошутил, во-вторых, меня согласовали на спецоперацию, и сейчас со мной сделать особо ничего не получится. Меня на переправе менять не будут. Мартов смотрел на меня и краснел на глазах.

— Назаров! — громко и зло начал генерал. — Не суй свой нос в чужие дела, — сдержав себя, словно гадюка, прошипел он.

Так проболтаться, как сделал это Мартов, надо уметь. Чтобы сгладить ситуацию, которая явно напрягла и Минина, и Мартова, я резко встал, испугав Минина, и, строго чеканя каждое слово, спокойно выдал:

— Виноват, товарищ генерал, впредь учту ваше замечание, разрешите сесть?!

Мартов, судя по его реакции, вообще перестал понимать, что происходит, и, махнув молча рукой, сам вернул свой спалившийся генеральский зад в кресло.

— На операцию вылетаешь сегодня, — сменив гнев на милость, продолжил Мартов. — Полковник, — он кивнул в сторону Минина, — даст все вводные. У тебя два часа заехать домой.