– Из-за исследований де Вельтэна, – жестко произнес он.

Настя удивленно вскинула брови.

– В Клюни я появилась в качестве технического переводчика, – медленно произнесла она, – а с Эдуардом была связана раньше по моей работе над диссертацией. Мне не хочется всю жизнь заниматься переводами, история меня интересует гораздо больше!

– Вельтэн рассказывал тебе о том, чем занимался? – На этот раз тон Косты был менее резким.

– Очень немногое, знаю, что его интересовала фигура Орфея и орфические мистерии. Кстати, я от тебя услышала строчки из орфических гимнов: «единая Сущность господствует и в глубине небес, и в бездне земли!» – произнесла по памяти она.

– Эти строчки часто произносил Эдуард, и они мне показались удивительно правильными, – улыбнулся Коста.

– Кстати, а ты что думаешь о самой возможности существования такой музыки?

– Хотелось бы верить в ее существование, – мечтательно произнес он.

– Почему?

– Только представь себе, найти мелодию, способную освободить от всех пороков, с помощью которой возможно спасти погрязшее в грехах человечества и привести его к покаянию и искуплению! Когда наконец человек перестанет быть жертвой собственных инстинктов! Того, что он называет любовью, но которая способна превратиться в ненависть! Только музыка способна привести нас к спасению и возрождению! – Он говорил об этом с такой страстью, так пылко и с такой надеждой, что Настя и сама заразилась.

Сказал и как-то внезапно потускнел, потух, взгляд стал неподвижным:

– Только, к сожалению, все, что открыл, Эдуард унес с собой!

– Ничего не осталось? Неужели невозможно восстановить его записи, есть ведь черновики, чертежи?

– Нет, все пропало, даже думать об этом смысла не имеет!

Ноябрь 1147 года, аббатство Клюни, владения Французской короны

Бернар помолился св. Антуану. Он был согласен с аббатом, он нуждался в помощи. Но ждать сложа руки, пока святой выручит и осветит его путь в потемках, он не собирался. В его душе жива была крестьянская, поколениями землепашцев выстраданная уверенность, что святые помогают только тем, кто способен помочь себе сам. Разум, логика в любом случае оставались его друзьями. Даже в расшифровке самых загадочных и непонятных человеческих чувств, во всем можно было найти логику. Бернар был абсолютно уверен в этом. Radix malorum omnium – корень всего зла. Он должен был найти этот корень, первопричину, с которой все началось. С какой целью приехал в монастырь Ожье? Древние тонарии! Промелькнуло в голове Бернара, а что, если именно эти певческие книги и есть первопричина всего происшедшего? Что ему было известно о них? Ровным счетом ничего! Он вспомнил рассуждения брата Иоанна. Только тогда он ничего не понимал, слова были слишком туманными, понятия отвлеченными. Но когда Теодориус заговорил о магической музыке, он вспомнил, как его старый учитель один раз рассуждал о священной гармонии, о которой знали древние, но которая была утрачена вместе с Золотым веком. Не это ли было той самой волшебной песней? Недолго думая отправился в библиотеку. Хранителя библиотеки на месте не было. Заглянул в скрипторий, так и есть, брат Клемент аккуратно вырисовывал буквы на старательно выскобленном листе пергамента. Он заметил Бернара, лицо его дернулось и застыло.

– Мир тебе, Бернар, с чем пожаловал?

– Брат Клемент, всем известен твой ум, равных которому в нашем монастыре нет, и не уступающая ему ученость твоя, помоги мне, просвети меня! – смиренно попросил инфирмариус.

– Всем, чем могу, мой брат, – сменил гнев на милость Клемент.

– Хочу я, чтобы ты рассказал мне побольше о тонариях, которыми интересовался Ожье, и о древних песнопениях, которые были в них записаны. Гонорий пытался мне объяснить, но, к сожалению, познания мои в музыке ограниченны, и способности, как ты знаешь, тоже.

Клемент, обладавший красивым серебристым голосом, усмехнулся. Полная неспособность Бернара к пению стала притчей во языцех.

– Я думаю, ты слышал от некоторых ученых братьев о необходимости запретить всю языческую мудрость? Тогда и про Аристотеля, и Платона придется забыть! Только представь себе подобное невежество!

Бернар уверенно кивнул и сделал понимающее лицо. Конечно, на многочисленных ученых диспутах он присутствовал, но наличие это было чисто физическим. То есть тело Бернара находилось в обозначенном месте, но разум витал где угодно, но только не в данном помещении. Но рассказывать всей правды санитарный брат не стал, еще не хватало раздосадовать хранителя библиотеки в момент, когда того понесло. А Клемент по-настоящему разговорился. Сначала, как и полагается, попало современным невеждам, выдающим себя за мудрецов, потом он подошел к самому интересному:

– Ибо в те отдаленные от нашего дня эпохи люди обладали знаниями, которые сейчас нам недоступны по нашей ограниченности и упрямству! И мы совсем забыли, кому обязаны многими достижениями, позволяющими нам не жить, как звери, в темноте и страдании! Что лучше музыки может рассказать нам о рае, который мы потеряли. Она бестелесная, но она может заставить нас страдать хуже плети и меча, но и она же может принести самую чистую, по-настоящему Божественную радость!

– Брат Иоанн рассказывал мне когда-то о том, что в древности существовала магическая музыка, волшебная песня, которой покорялись люди и животные и даже ангелы? – солгал Бернар, выдав рассказ Теодориуса за историю брата Иоанна.

Имя Иоанна произвело желаемый эффект. Санитарному брату было известно, каким огромным уважением пользовался его старый учитель.

– В день смерти брата Иоанна я всем сказал, что ушел величайший и скромнейший мудрец нашей эпохи! – с чувством произнес Клемент. – Знай же, что до грехопадения мир был совершенным, семь небесных сфер взаимопроникали в идеальной слаженности. Но все изменилось, мир погрузился в тьму, и только музыка смогла сохранить часть первоначальной гармонии света. Только она меньше всего другого оказалась подвержена обману. Но врагу рода человеческого удалось нарушить начальное соответствие. Тогда Творец выбрал самых достойных из рода человеческого и вновь обучил их тайне магической гармонии, музыке души. Эти просвещенные должны были выбрать наследников и передать им тайное знание. И так продолжалось из поколения в поколение. История сохранила только одного, посвященного в тайну. Его имя – Орфеюс, или Орфей. Его пению подчинялись не только люди, но и животные, и растения, и камни, и скалы, и вода.

– И растения, и камни, и ветер, и вода, – продолжил перечисление Бернар, вспомнив рассказ Теодориуса.

– Тебе он известен? – не без удивления переспросил Клемент, привыкший считать Бернара хорошим лекарем, но человеком недалеким и к умственным усилиям несклонным.

– Я знал легенду, но имя его слышу впервые.

– Тогда ты знаешь, что Золотой век вернется, когда мы сможем найти эту первоначальную гармонию. Но знание это сокрыто, потому что пока мы не достойны возвращения нашего Спасителя. Но он нам указывает путь.