— Это великая истина! Брат, есть ли у тебя для меня какая-нибудь новость?

На лице Джордано отражались легкие признаки усталости, и он грел руки около лампы. Пабло Симон поспешно добавил:

— Кажется, ты утомлен… Не прерывай отдыха ради моего любопытства.

— Нет, нет! Мое тело уже оживает и восстанавливает энергетические потоки под действием лучей лампы; просто я еще не полностью им овладел… Сейчас все будет в порядке… Слушай, Пабло Симон: следуя мнению «тех, кто знает», я советую тебе вернуться в «Руины»; там тебя ждет твоя ложа. Я же должен отправиться в Италию; я проеду по нескольким городам Европы и постараюсь придать наиболее доступную форму знаниям по физике и астрономии. Возможно, в каких-то университетах, где я много лет назад читал разные предметы, мне позволят провести курсы для студентов. Профессора слишком измучены политической пропагандой и страхом перед инквизицией и, словно в отместку, решаются слушать меня и освобождаться от своих догм и предубеждений… хотя бы на час…

— Можно мне отправиться с тобой? Я немного знаком с химией и алхимией и, возможно, буду тебе полезен.

— Я был бы очень рад, но полезнее ты будешь в «Руинах»; долг превыше детских суждений, таких как «нравится» или «не нравится»… Так благодаря долгу приходит духовное счастье, ведь долг действует в соответствии с Законом, он сеет здоровое зерно. А свою работу я выполню один, но в путешествиях мне будет помогать граф де Венти, брат, знаменитый своими добродетелями, своими познаниями, а также ловкостью, с какой он умеет обходить все ловушки, которые постоянно расставляют нам фанатики и невежды.

— Ты думаешь, юные студенты из Европы смогут воспринять такую мудрость?

— Может, и нет, но я научу их тому, о чем всегда вам говорил: «При отсутствии доказательств следует прибегать к сомнению». Они хотя бы научатся сомневаться, а это, как ты знаешь, первый шаг к истине, который делает душа, порабощенная неведением.

Так они беседовали до тех пор, пока солнце не скрыло в своих объятиях лучи лампы, своей дочери.

Три дня спустя из храма Исиды вышли две лодки, одна несла Учителя, другая — ученика; паруса обоих судов наполнялись силой одного и того же ветра.

Махая тысячью зеленых рук, сосны приветствовали возвращение Пабло Симона в «Руины». Переодетый в монаха-доминиканца, он добрался до тайного входа и подал условный сигнал. Через несколько минут раздался скрип запоров, и он смог приподнять люк.

Полная луна, медленно поднимавшаяся над горизонтом, подчеркивала абсолютную темноту лестницы и первой площадки. Пабло Симон вслух напел слова, служившие для обитателей «Руин» сигналом, но почти в ту же минуту его голова оказалась под тяжелым плащом, и он почувствовал, как его сбили с ног и крепко держат.

Когда плащ сняли, он увидел, что его окружают около дюжины людей в капюшонах, стоящих молча, но с угрожающим видом. В его грудь уперлось острие шпаги, чей-то голос велел ему подняться и идти по коридору в одну из комнат. Там ему предложили стул, оставили с ним пятерых в качестве стражников и потребовали сидеть тихо.

Пабло Симон с улыбкой подчинился, хотя и был несколько удивлен тому, что меры предосторожности стали более строгими, чем пятнадцать или двадцать лет назад.

Незнакомый сильный голос заставил его поднять взгляд.

— Кто ты и откуда знаешь нашу тайну? Говори, и тогда с тобой ничего не случится…

— А если я не буду говорить, вы, видимо, меня убьете? Где брат Одиннадцатый? К чему все это насилие? Ответьте мне, я ваш брат, когда-то в городе меня знали под именем Пабло Симона Фосолето…

— Не пытайся обмануть нас, доминиканец! Ты прекрасно знаешь, что Пабло Симон мертв!

— Хватит уже! Вы встревожены и торопитесь с выводами. Почему бы вам, вместо того чтобы укорять меня, не попросить описать священный символ, отличающий нас? Может ли о нем знать доминиканец?

Решительным движением он взял настольные принадлежности, нарисовал семь знаков и показал их тем, кто его допрашивал.

— Прости, брат! Я вступил в ложу всего пять лет назад. Я не мог тебя узнать и не думал, что ты жив. Здесь все считали, что ты умер в далеких восточных землях… Вынужден тебе сказать, что брат Одиннадцатый три года назад покинул физический мир, оказавшись в руках инквизиторов, которые устроили ему западню.

— Мой дорогой Учитель! Почему я ничего не знал, почему мое сердце не почувствовало его мучений?

— Насколько я понимаю, — сказал еще один член ложи, входя в комнату, — ты выполнял духовную миссию, а он не хотел тебя тревожить и причинять боль… По каким-то скрытым причинам он не позволил нам телепатически общаться с тобой, хотя мы могли… Мало того, старшие братья советовали нам делать вид, что ты умер…

— Вы знаете, что сейчас мой прямой наставник — Джордано Бруно?

— Нет, мы не знали, но Неаполь может гордиться тем, что на его землях родился столь великий человек. Он святой и мудрец… подлинный философ.

— Вижу, что вы им восхищаетесь…

— Дорогой брат, кто из нас не стал бы восхищаться подобным человеком? Но теперь отдохни, поговорим завтра.

Когда Пабло Симон проснулся в своей старой комнате, на него налетел целый рой воспоминаний, но он тут же отогнал их безличным огнем своего сердца.

Весь день он рассказывал братьям из ложи о своих странствиях и слушал новости Запада. Он узнал, к своему огромному сожалению, что религиозно-политические распри, возникшие из-за упадка и искажения веры и распада церкви на соперничающие фракции, по-прежнему порождали кровопролитие во всех странах Европы. Реформация оказалась не в силах разрушить римское папство, но все же была достаточно сильна, чтобы не погибнуть самой, и все более упрочивалась в подвластных ей землях. Поэтому инквизиции были даны высшие полномочия, и теперь единственным сдерживающим фактором, единственным критерием для нее были побуждения ее членов.

Раньше Пабло Симон думал, что так называемая Контрреформация может возродить мораль среди духовенства, теперь же он понял, что лишь некоторые добросовестные католики оставили свой сибаритский образ жизни, но далеко не все. А новое движение стало просто оправданием для того, чтобы разорять целые города, идти с оружием в руках против женщин и детей и сжигать всех свободомыслящих людей, попадавших в лапы инквизиции.

Все эти ужасные потрясения затронули и эзотерические ложи. Освободившись от веры в непогрешимость церкви, многие люди пытались найти убежище в тайных братствах, однако последние очень требовательно относились к моральным и умственным качествам кандидатов, и потому некоторые члены этих обществ, не обладавшие высокой степенью посвящения, создали полуэзотерические организации, которые стали быстро расти, поскольку не требовали от своих последователей больших способностей. Они сохранили форму Мистерий, но под давлением политических и экономических причин потеряли глубину. Так возникли ложи и союзы лож, которые грядущие века будут путать с подлинными эзотерическими школами и центрами.