удостоенного за ее разработку Нобелевской премии (1993) совместно с Р. Фогелем (1926–2013). Тем более, что в этой работе Д. Норт имплицитно использует образ игры: «Институты — это “правила игры” в обществе, или, выражаясь более формально, созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми» [Норт 1997: 17]. Обращение к общим принципам институциональной теории Д. Норта позволяет нам «сформулировать научные основы… истории» игровой культуры, чтобы объяснить, как «прошлое влияет на настоящее и будущее, как инкрементные институциональные изменения определяют существующие на каждый момент рамки человеческого выбора и какова природа зависимости настоящего от траектории предшествующего развития (path dependence)» [Норт 1997: 17–18].

Далее приведем дополнительные разъяснения относительно нашего выбора институциональной теории из области экономики для культурологического исследования. Прежде всего здесь будет уместно привести высказывание самого Д. Норта о том, что «в явном или скрытом виде все теоретические исследования в области социальных наук опираются на некоторые концепции человеческого поведения» [Норт 1997: 34]. Как мы рассмотрели ранее, поведение человека формируется в игре с самого детства, поэтому образ игры человек переносит на все сферы деятельности. Но отнюдь не потому, что ему постоянно хочется развлечений как в детстве, а для того, чтобы любые случайные взаимодействия были упорядоченными и осуществлялись по неким понятным правилам.

Интересно еще и то, что Д. Норт в самом начале своей работы создает аналогию спортивных регламентов в экономике, состоящих из «формальных писанных правил и обычно неписаных кодексов поведения, которые лежат глубже формальных правил и дополняют их — например, запрещают сознательное нанесение травмы ведущему игроку противника». Развивая свою мысль, Д, Норт отмечает, что «некоторые команды добиваются успеха, постоянно нарушая правила и таким образом устрашая противника (и имеют соответствующую репутацию)» [Норт 1997: 19]. Подвергая сомнению эффективность такого поведения, Д. Норт указывает, что единственным регулятором институциональных ограничений остаются правила игры, и только сами игроки создают и меняют складывающиеся институциональные рамки.

Первичной средой этих рамок стали устойчивые взаимодействия на основе обычаев, которые в экономике и социологии принято называть «неформальными институтами». В исследовании неформальных институтов, а также их трансформаций, экономист А. Аузан отмечает, что это стало самым востребованным направлением современной институциональной экономической теории, но в то же время впрямую касается культурологии, поскольку обусловлено существенной переоценкой в принятии решений «разного рода убеждений, ценностей, неформальных практик» [Аузан 2015: 61]. А. Аузан исходит из принципа доказательств от обратного и задается вопросом: может ли неформальный институт исчезнуть, подобно формальному институту при изменении культурной среды, социальной структуры, политического курса или экономической конъюнктуры? В результате своих рассуждений он приходит к отрицательному выводу, утверждая, что сам по себе неформальный институт «коренится в головах — в ценностях и в поведенческих установках, которые изменяются с большим трудом» после того, как «кристаллизуются в возрасте ранней взрослости, в 18–25 лет» [Аузан 2015: 63].

При этом А. Аузан ссылается на теорию постматериализма (1977) американского социолога Р. Инглхарта, согласно которой в конце двадцатого столетия «произошел сдвиг от ценностей материализма к ценностям постматериализма… став частью еще более глобального сдвига от ценностей выживания к ценностям самовыражения» [Инглхарт 2018: 20]. Утверждая, что «культурные изменения предшествовали институциональным изменениям и, видимо, способствовали им» [Инглхарт 2018: 21], Р. Инглхарт говорит и о «систематической эрозии религиозных практик, ценностей и верований» [Инглхарт 2018: 22], ставших в ситуации постматериализма культурными формами самовыражения.

Выводы Р. Инглхарта вполне соответствует нашему пониманию роли традиционных игр и состязаний в современном обществе — они стали теми самыми культурными формами самовыражения. Такой изоморфизм привел к неизбежным изменениям институциональных рамок, но сохранил отношение эквивалентности между старыми (сакральными) и новыми (фольклорными) формами традиционных игр, что позволяет оценивать эти новшества по-прежнему в качестве неформальных институтов (само)регулирования событийных соревновательных практик. Здесь надо добавить, что современная институциональная экономика внесла и другие коррективы, породив структуру управления игровыми практиками: появились организаторы этих мероприятий, деятельность которых также стала объектом нашего изучения.

Мы начали свое исследование смены нарративов игровых практик с того, что выявили те традиционные игры, которые все еще существуют в исходном формате самоорганизации игроков — точно таком же, какой был в доиндустриальном обществе. Вопреки нашим скептическим ожиданиям оказалось, что такие традиционные игры до сих пор существуют не только в странах третьего мира, но и в странах Большой двадцатки (G20). Вдохновленные этим фактом, мы обозначили их «инициальными практиками» традиционных игр, чтобы затем провести сопоставление с «актуальными практиками» традиционных игр, большей частью конъюнктурно превращенных в спортивные соревнования. Такое сопоставление было проведено с использованием функционального бенчмаркинга для установления:

— потребности в изменениях культурных функций события в целях его сохранения и устойчивого развития;

— целесообразности культурного взаимодействия или слияния с другими событиями для повышения социальной эффективности;

— пределов адаптации архаичных игровых практик к современным условиям проведения массовых мероприятий.

Методология бенчмаркинга позволила предварительно сверить собранные данные о существующих практиках традиционных игр в оптике разных научных отраслей, чтобы интерпретация полученных результатов соответствовала их тезаурусам. Представленные таким образом данные оказались пригодными для использования в качестве эмпирического материала в исследованиях смежных с культурологии отраслей — социологии и экономики35. Необходимость такого подхода обусловлена еще и тем, что в последнее время этноспорт стал рассматриваться значительно шире, чем это было заявлено изначально. Сейчас этноспорт понимается уже не только как форма локальных спортивных мероприятий, программа которых состоит из традиционных видов физической активности, а как институциональная среда для всего спектра традиционных игровых практик:

— инициальные практики самоорганизации игроков;

— актуальные практики организованных мероприятий;

— соревнования этнически стилизованных видов спорта.

Бенчмаркинг уже самого этноспорта представляет собой процесс выявления и сопоставления лучших практик традиционных игр и состязаний, где ключевым критерием является сохранение изначальной нарративной идентичности в качестве эталона (benchmark — англ. «ориентир», «эталон»). Сопоставление производилось на основе эталонных показателей с эмпирическим обоснованием допустимых пределов адаптации архаичных игровых практик к современным условиям. При этом сама адаптация понималась как совокупность требований государственных органов, интерпретация которых осуществлялась в контексте выявления и исследования необратимых процессов коммодификации — придания потребительских качеств событию. Чтобы лучше понять суть инкрементных изменений коммодификации и выявить проблемное поле рисков неизбежной институционализации традиционных игр и состязаний, мы сопоставили две основные формы их бытования36:

— неформальные институты инициальных практик самоорганизации игроков;

— формальные институты актуальных практик организованных мероприятий.

В первую очередь, нас интересуют организационные аспекты традиционных игр (как событий), которые предстают в качестве искомых ориентиров (benchmark) в ивент-менеджменте и социокультурном проектировании мероприятий этноспорта. Но здесь мы делаем одно важное уточнение, связанное с тем, что в отношении формальных институтов определение бенчмаркинга как процесса выявления лучшей практики, обеспечивающей выдающиеся результаты продвижения, остается неизменным, а в отношении неформальных институтов нами вводится допущение,