ее необходимыми комментариями, а мы приведем лишь выявленные им инварианты — «бой должен вестись голыми руками или в рукавицах, но без закладок; лежачего не бьют; мазку (на ком кровь) не бьют; ногами не бьют» [Тедорадзе 2002: 61–62].

Между тем, были «наказания» и в самих традиционных играх и состязаниях, но они не могли сравниться с теми, какие сейчас приняты в спорте, где предусмотрено даже внесудебное отлучение «навсегда», заведомо нарушающее права человека. Вообще, в традиционной игровой культуре был значительно меньший арсенал взысканий, чем есть сейчас в спорте. Этимология взысканий складывалась из осознания того, что без ошибок не могло состояться игры, а без взысканий — удовольствия от преодоления ограничений. Поэтому ритуал финальных соревнований включал в себя непременную церемонию совместной дружеской трапезы по окончании соревнований. Например, в Англии победители футбольных турниров вплоть до начала XX в. выставляли пиво для проигравших. А в России кулачные бои обыкновенно завершались обрядом замирения, когда все угощались с одного стола, потому что бились всегда «по любви» [Кыласов, Тедорадзе 2016].

Традиционные игры и состязания всегда сопровождали веселье и смех, зафиксированные в фольклоре. Рассуждая о возможности составления перечня разных элементов, вызывающих смех в игровых ситуациях, Х. Айхберг называет смех над падением игрока самым устойчивым паттерном. Нелепое падение человека в исконных забавах создает комичную ситуацию с кувырканием и способствует неожиданному исходу. Из этого Х. Айхберг заключает, что в состязаниях традиционной игровой культуры фигурирует «гротескное тело» [Eichberg 2012: 309].

Современный спорт привнес дисциплину и строгость в регламент соревнований. На смену исконным забавам пришла высокоорганизованная соревновательная деятельность с методичным делением разных соревнований на виды спорта и дисциплины, в которых все результаты подлежат фиксации и предусматривают архивацию. Секундомер стал иконой рациональности в religio athletae, где фигурирует «серьезное тело» — по аналогии с «гротескным телом» традиционных игр и состязаний у Х. Айхберга.

С появлением спорта, отмечает Х. Айхберг, смех навсегда исчез из соревнований, ему отвели отдельное место — в цирке, где клоун сохранил свое предназначение, сформировавшееся в игровой культуре [Eichberg 2012: 309]. При этом само упоминание «цирка» в спорте обрело оскорбительное звучание, стало намеком на балаган. Но главное — в спорте никто не смеется: если падает на соревнованиях борец, гимнаст, танцор, теннисист, футболист или штангист, то это не вызывает смеха публики, она им сопереживает, потому что срываются потенциальные рекорды, рушатся ставки букмекеров, ломаются карьеры спортсменов и тренеров, улетучиваются надежды политиков на символическое укрепление престижа наций.

Феноменологически этноспорт появился как реакция на исчезновение атмосферы праздника во время проведения спортивных соревнований. Поначалу люди пытались сопротивляться безликости современной жизни, образуя этнокультурные сообщества для занятий традиционными видами физической активности, что привело к возрождению интереса к народной игровой культуре. В рамках исследования этих практик нами был установлен рост числа праздничных мероприятий, в программу которых были включены традиционные игры. Наблюдение этих практик в условиях этнокультурной самоидентификации народов привело нас к формулировке гипотезы, названной «этноспорт», о формировании фольклорного направления в спорте с дефрагментацией по этническому признаку: бурятский этноспорт, русский этноспорт, саамский этноспорт и другие.

Перцепция этноспорта эмпирически связана с фольклорным движением и во многом опирается на этот институт. Фольклор для большинства профессиональных артистов стал приметой прошлого, которое требует особого мастерства в его исполнении. Аналогичным образом воспринимают этноспорт профессиональные спортсмены, которые хотят проверить свои силы и обрести навыки в старинных состязаниях, а заодно очутиться в доспортивном прошлом, странным образом проникшем в современность.

Оба движения способствуют формированию национального самосознания, причем не столько средствами политического активизма и пропаганды, а самым что ни на есть простым, и даже примитивным воспроизведением культурных практик прошлого, вызывая волну всеобщей фольклоризации — появления этнических маркеров в дизайне одежды и архитектуре, кухне, музыке, танцах и многом другом. Ключевую роль в этом процессе сыграло образование. «Дополнительным стимулом к формированию фольклорного движения стали новые программы изучения фольклора в музыкальных учебных заведениях (например, обязательное участие студентов-композиторов и теоретиков в фольклорных экспедициях и входившее в их учебный план выполнение нотных расшифровок записанных ими фольклорных образцов), а также открытие в ряде вузов отделений руководителей народных коллективов», — отмечает культуролог Е.Д. Андреева [Андреева 2013: 216].

Результатом возникшего исследовательского интереса стало появление нового «прочтения» народной музыки и танцев, разительно отличающегося от выступлений так называемых государственных академических народных хоров и государственных ансамблей народной музыки, «репертуар которых, манера исполнения, костюмы и многое другое подчинялось официальной идеологии и имело к подлинной (аутентичной) народной культуре лишь косвенное отношение» [Андреева 2013: 217].

Аналогичные процессы в изучении традиционных игр и состязаний привели к переоценке роли так называемых национальных видов спорта, созданных (как мы рассмотрели ранее) для замены сложившейся игровой культуры народов универсальным англосаксонским спортом, что по мнению китайской исследовательницы Л. Си-Чен побуждает задуматься «о защите прав наследников в области нематериального культурного наследия» [Xi-Cheng 2006].

Таким образом, исторический аспект праздника в репрезентации традиционных игр и состязаний заключается в воспроизводстве атмосферы праздника на соревнованиях, исчезнувшей в спорте и возродившейся в этноспорте. Попытки городских жителей противостоять стиранию этнокультурных различий привели к созданию землячеств и возрождению сельской обрядности, включая игровые практики. Ключевую роль в этом процессе сыграли праздники народного календаря, проводившиеся в соответствии с обычаями этнических групп. В рамках этих праздников возродились игровые практики (но уже с использованием спортивной инфраструктуры), названные этноспортом. Дефрагментация в этноспорте происходит по этническому признаку: бурятский этноспорт, русский этноспорт, саамский этноспорт и другие. Мероприятия этноспорта отличает фольклоризация и сохранение карнавального фона, исчезнувшего в спорте.

Гиперреализм современного образа традиционных игр

В определении аутентичности традиционных игр мы неминуемо сталкиваемся с тем, что они должны быть одновременно архаичными и современными:

— архаичными — для того, чтобы соответствовать конкретно-историческому образу наших представлений о прошлом;

— современными — для того, чтобы мы могли поверить в реальность их существования в настоящем.

Восприятие традиционных игр и состязаний осложняется тем, что мы стремимся не только увидеть, но и поверить в достоверность воспроизведенного образа прошлого в условиях дополненной реальности настоящего. Опыт наших включенных наблюдений позволяет заключить, что в некоторых случаях это вполне достижимо, что нам удалось подтвердить экспериментальным путем. Сразу отметим, что речь идет не об оригинальности как таковой, поскольку она в принципе недостижима по причине разрыва во времени между образцом в прошлом и его копией в настоящем. Речь идет об образе, соответствующем нашему представлению об оригинале, который мы называем аутентичным, а также об оценке его убедительности на предмет соответствия укоренившимся представлениям этнических групп о собственной игровой культуре.

Такой подход позволяет оценить производимый эффект восприятия аутентичности как гиперреализм,