Слав прищурил глаза – итальянец настроен серьёзно, оружие держит умело. Вроде бы… Но… Тот шагнул навстречу, нанёс страшный удар своим тяжёлым мечом, провалился вперёд, но вовремя прикрылся щитом. Снова ударил… Дар принимал меч стальной оковкой своего щита и посмеивался про себя: барон полагался лишь на силу и не понимал, почему слав не падает от столь сокрушительных ударов и почему держится щит противника. Любой другой бы уже либо выдохся, либо уже лежал бы раненым или мёртвым. А этот непонятный спокойно подставляет под меч свой щит, нимало не заботясь о его сохранности, и лишь изредка отводит удары в сторону, казалось бы, несильными, но ощутимыми касаниями своего длинного меча.

И снова удар, опять удар. Ещё немного, и он получит этот необыкновенный рубин!

Дару уже становилось скучно. Одно дело – рыцари, с которыми он тренировался. Другое – безмозглый ублюдок, который машет мечом, словно водяные молоты в мастерских Кузнечной слободы державы… Пора заканчивать. Ничего нового он от этого де Висконти не узнает.

Барон замер на месте, тяжело отдуваясь, чуть опустил меч, коснувшись острием земли.

– Устали, барон? – язвительно осведомился слав. И прежде, чем тот успел разъяриться, бросил ему в лицо: – Теперь моя очередь. Держите!

И барон впервые в жизни услышал свист ветра, рассекаемого стальным клинком. Фон Блитц действовал молниеносно – щит барона развалился на две идеально ровные части. А спустя мгновение из рассечённой руки хлестнула кровь.

– Раз.

Снова жуткий свист, и вскрик сломанного меча – тяжёлый клинок барона оказался рассечённым надвое, словно и не ковали его лучшие мечники Германии. Никто не поверил своим глазам – оружие неизвестного рыцаря с лёгкостью перерубило «баварского волчка» итальянца, словно тот был из дерева!!!

– Это – два.

Барон отшатнулся назад, но сверкающий безупречной полировкой клинок описал сложную петлю, и глухой шлем слетел с головы де Висконти, обнажив мокрое от пота красное лицо и выпученные глаза. Фон Дар на мгновение замер, и лезвие в его руке описало круг… Но это не было последним ударом. Глаза Дара прищурились, он шагнул вперёд, а итальянец отшатнулся. Снова свист клинка, рисующего круг, и снова шаг вперёд одного и назад второго…

– Нет! – послышался от шатра де Висконти истошный крик, и красавица сестра бросилась к поединщикам, размахивая на бегу покрывалом.

Барон хотел было перевести дух – если женщина бросает ткань между двумя воинами, то они обязаны прекратить поединок. А этот… фон Блитц… кажется, специально ждёт его сестру… Неужели… Слабенькая надежда затеплилась в душе итальянца, уже понявшего, что его ждёт смерть… Надежда… Что он выживет, даже потеряв всё… А рыцарь улыбается, но почему-то от его улыбки становится страшно… И Виолетта всё ближе, вот она уже заносит руку, чтобы бросить покрывало… Что-то обожгло живот, но драгоценная ткань уже лежит в пыли… Почему сестра так кричит, безобразно искривив рот и с ужасом глядит на него, прижав прекрасные руки к груди? Он же жив! Жив!!! Барон шагнул вперёд, навстречу Виолетте, и вдруг рухнул на землю, попытался подняться, ещё не поняв, что у него нет ничего ниже кожаного ремня, подпоясывающего доспехи… Отточенный булатный клинок слава просто перерубил его надвое. И тут пришла боль… Дикая, жестокая, невыносимая… И вид его стоящей второй половины на земле… И пульсирующие толчки в мгновенно обострившихся ощущениях раны внизу, и камешки с песком, врезавшиеся в голое мясо…

– А-а-а!!!

В рёве барона не было ничего человеческого, и слав отвернулся, сделав шаг к кричащей красавице, схватил её за покрывало, сдёрнул, показывая всем собравшимся её золотистые косы. Неслыханный позор! Просто невыносимый для любой знатной дамы! Теперь баронесса де Висконти навсегда опозорена, и двери всех знатных домов закрыты перед ней… Затем закованная в сталь рука ухватила девушку за шею и швырнула на землю:

– На колени перед своим господином!

Но той было всё равно – её единственный защитник и брат уже умирал: лужа крови из разрубленного пополам становилась всё больше и больше, превращая пыль в бурую грязь. Она потянулась к Луиджи, но тут же закричала от боли. Та же рука, закованная в сталь, ухватила её за волосы, заплетённые в косы, и потащила к шатру, от которого уже спешили рыцари Храма.

Слав швырнул бывшую баронессу одному из оруженосцев, выделенному ему на время поединка:

– В цепи и к остальным рабам. А вы – займитесь приёмкой и описыванием имущества покойного.

– Да, господин… – Во взглядах воинов Храма читалось искреннее восхищение и уважение.

Дар усмехнулся:

– На моей родине такому воину не доверили бы и сортиры чистить. А ещё – рыцарь… – И последнее слово произнёс с таким глумлением…

– Девочка, княже. – Повитуха вытерла пот со лба: роды были очень тяжёлые.

– Дочка?

Пожилая женщина молча кивнула.

– А…

– Нет её больше, княже. Ребёнок неправильно лежал, изорвалась вся. Словом…

Ратибора качнуло, и он вошёл в горницу. Вчера вечером, когда он принёс её наверх, посмотреть на небо, начались роды. Всё, что он успел, – это вызвать повивальную бабку из Храма Маниту. Та взялась за дело и сразу же побледнела, едва ощупав живот прерывисто дышащей роженицы. Князь сразу понял, что что-то неладно, но повитуха тут же вытолкала мужчину прочь, велев принести как можно больше горячей воды, чистого полотна и вызвать пару женщин.

Сутки Ратибор не отходил от светлицы, расхаживая возле толстого дверного полотна. Время от времени слышались крики, стоны, иногда дверь открывалась и очередная помощница требовала ещё воды или тряпок. Тогда он пытался заглянуть внутрь – но видел одно и тоже: ходящий ходуном живот, запрокинутая голова, с зажатой между зубами деревянной ложкой… Ещё ни одна женщина на его памяти не рожала так долго, и холодок тревоги всё больше закрадывался в сердце воина. И вот…

– Я могу?..

Повитуха вновь мрачно кивнула – говорить она явно не желала.

Ратибор вошёл внутрь и поразился – сколько крови! Целая груда полотна возле кровати, на которой лежала умершая, вся в крови. Потёки крови на самой кровати… И крохотное тельце, завёрнутое в пелёнки возле трупа матери.

– Почему…

Он мгновенно налился злобой – пусть людоедка, но она родила от слава! Сухая рука легла ему на плечо, повитуха еле дотянулась до него, затем буквально прошипела:

– Твоя ведьма умудрилась задушить ребёнка ещё в утробе, пока рожала! И не вздумай винить нас – богами клянусь: долг жизни для нас свят!

Долг жизни… Клятва, которую приносят те, кто посвящает себя Маниту-сеятелю, дарующему жизнь всему живому на земле… Для них причинить вред живому немыслимо.

И гнев мгновенно утих, исчез, оставив после себя лишь пустоту и гнетущую ноющую боль. Женщина шагнула к князю, взглянула на него: