Я ощутила себя почти как дома — матушка моя тоже любила меня перед сном пожурить. Поэтому примерно за час до полуночи в постели оказалась абсолютно сытая и счастливая чиновница восьмого класса. И, к слову, в эту ночь мне не снились пауки.

Люди просыпаются по утрам по-разному. Даже один и тот же человек может проснуться или отдохнувшим и полным сил, или с трудом разлепляя глаза, зевая и мечтая, что когда-нибудь настанет тот день, когда идти никуда будет не нужно, а можно будет лежать под одеялом хоть до морковкина заговения. Я открыла глаза счастливой и готовой к новым свершениям. Меня ждала служба, и приятные коллеги на оной, и тайна, которую потребно было во что бы то ни стало разгадать. Что еще нужно для счастья чиновнику восьмого класса? Я понежилась в постели, над этим раздумывая. Конечно, для совсем уж полного счастья не помешал бы мне карьерный рост. Седьмой класс звучит лучше восьмого, и жалованья к нему прибавляется, и общественного почета. Интересно, а что полагается талантливой Геле Попович, если она паука-убийцу самолично под стражу возьмет? Я немножко и об этом помечтала, так, самую чуточку, и, наконец, поднялась с кровати — навстречу, так сказать, новому дню. К слову, надо бы словарный запас расширить, а то и мыслить я стала канцелярскими устойчивыми выражениями. Утренняя рутина за пару дней стала мне уже привычной. Отгладить мундир и еще одно простенькое платьице из личных запасов. В обед надо будет переодеться, меня же в гости звали, а по этим гостям в мундирах и не походишь особо.

Лукерья Павловна утренним визитом меня не порадовала, встретились мы с ней мельком, уже на лестнице, тетя Луша вела в свои апартаменты какого-то мужичонку затрапезного вида, по всему мещанина, поэтому поздоровалась со мною с приветливостью, но как бы между делом.

Я вышла на улицу, перехватила поудобнее баул с запасной одеждой, поправила шляпку, очки, ремень самописного чехла и поняла, что изжарюсь заживо, не сходя с этого места. Душная жара накрыла Мокошь-град плотной периной, даже дышалось с трудом, как в натопленной бане. Солнце жарило на тропический манер, поэтому я передвигалась зигзагами — от тенечка к тенечку, сокрушаясь абсолютной непродуваемости суконного мундира. На восьмом зигзаге я заметила слежку, на девятом в ней убедилась. Меня… кхм… пасли, если употреблять терминологию неофициальную, но часто используемую моим учителем Саввой Кузьмичом, вбивавшим основы слежки Вольским курсистам.

Вели меня двое — рябой хромоножка в потертом котелке и парень, по виду мастеровой, в картузе, льняной рубахе и сапогах бутылками. Я вздохнула, прикинула, что геройствовать по эдакой жаре — дело глупое, и юркнула в переулок, сразу же отскочив к стене и развернувшись. Через двадцать секунд появился хромоножка. Я бросила под ноги баул и стала в стойку, перекинув самописец за спину. А колечко-то я снять позабыла. Неладно это. Ну то есть для шпика моего неладно. Потому что после резкого точечного удара на лице преследователя отпечаталась аккуратненькая буква «ять».

— Чего деретесь, ваш бродь?

Сдачи он мне дать даже не попытался, отчего я немало смутилась.

— Следишь за мной зачем?

— По указанию начальства, — ответил шпик и потер щеку.

Его напарник сунулся было к нам, но, увидев, к чему дело движется, замялся, замахал руками издали.

— Кто приказал?

За вторым шпиком я приглядывала вполглаза, убедившись, что нападать он не намерен.

— Эльдар Давидович велел смотреть, чтоб с вами ничего не приключилось.

«Знаю, что место плохое… своих людей поставь», — или как-то так говорил Мамаеву Крестовский в том подслушанном мною разговоре.

Я смутилась еще больше. Чего я вообще засады секретные устраивать принялась? Людная же улица, опасности никакой не было. Ну идет кто-то и идет!

— Простите, обозналась!

Я подхватила с земли упавший во время нашей полудраки котелок, отряхнула его и надела на голову пострадавшему.

— Приношу свои глубочайшие извинения.

Мы вышли из переулка вдвоем, я кивнула парню-мастеровому со всей возможной приветливостью и, чтоб хоть как-то загладить свою вину, пригласила обоих служак:

— Давайте я вас хотя бы сельтерской водой угощу. Жарко. И работа у вас… нервная.

Оба согласились.

Я кликнула уличного водоноса и заплатила за напитки.

— Вы и ночью меня охраняли?

— А то, — ответил тот, что в котелке. Его звали Пашка, и было заметно, что и костюм-тройка, и котелок доставляют ему изрядное неудобство. — Можно сказать, беду от вас, ваш бродь, отвели.

— Как так?

— Да ходят вокруг вас всякие, наблюдают.

К этому многозначительному сообщению ничего толкового Пашка добавить не мог. Подходил кто-то, на окно мое смотрел. Кто, зачем, наблюдатель сказать не мог.

— Ну хоть мужчина или женщина?

— И про то не ведаю. Освещение на вашей Мясоедской аховое, полтора фонаря на весь квартал.

— Так с чего решил, что именно мною тать ночной интересовался? Может, пьянчужка какой просто к стене подходил за неприличной надобностью?

— Так меня увидел и убег, — пояснил служака. — Стало быть, не та надобность была, о которой вы, барышня, тут толкуете.

Перфектно! Значит, не зря мне вчера злой взгляд спиной чувствовался, значит, следил кто-то, и не мои сегодняшние провожатые. Этих-то я и вчера срисовала бы в две секунды.

До присутствия мы дошли втроем. Второго шпика звали Димитрием, Митькой, и я решила, что именем этим мне мирозданием подается некий знак. Дмитрий Уваров, мокошь-градский давитель, никак не шел у меня из головы. Я выдала нищему на углу грошик, отчего калика рассыпался в преувеличенных благодарностях, попрощалась с провожатыми, договорившись, что о любом своем перемещении за пределы приказа по возможности буду их предупреждать, и отправилась служить Отечеству.

В приемной Крестовского ожидало меня целых два сюрприза. Первый — неприятный: невзирая на толстые стены присутствия и бессолнечную сторону, в комнате было еще жарче, чем на улице. А второй сюрприз — я осторожно бросила взгляд в приоткрытую дверь — сидел сейчас в собственном кабинете, потряхивая своей рыжей львиною гривой. Семен Аристархович был на месте и так же, как и некоторые — я себя имею в виду, — из его подчиненных, готовился к новым свершениям на ниве службы берендийскому правопорядку.