свечение, окружавшее его, заставляло предположить, что он пожалеет о любых словах, которые произнесет сейчас. Сизин cклонила голову набок, вопросительно глядя на Итейна, и это его сломало – зарычав, он устремился в коридор. Сизин невольно улыбнулась, глядя ему вслед. Она тоже умела играть, и ее игры не ограничивались печальными взглядами.

Оставшись одна, Сизин сделала несколько глубоких вдохов, успокаивая сердце. Ее взгляд поплыл на северо-восток, куда-то между Просторами и размытыми пятнами далеких островов. В последнее время она все чаще вспоминала мать – обычно на заре, когда сны растворялись среди пылинок в лучах света. Сизин думала о том, где сейчас ее мать, действительно ли она в Крассе, или на Разбросанных островах, или же вся эта история – просто огромное надувательство, и на самом деле она просто прячется в убежище вместе с императором. Сизин фыркнула. Если это так, то один из них уже был бы мертв. Друг друга они совсем не любили. По крайней мере, Сизин не могла припомнить ни одного случая, когда они проявляли бы теплые чувства друг к другу.

На публике они держались как и подобает королевским особам. В частной жизни они были столь же огнеопасны, как искра и масло. Сизин могла насчитать тысячу вечеров, которые они провели, шипя и плюясь друг в друга, словно кошки в бочке. Сизин постоянно ждала, когда один из них закончит разговоры и выхватит кинжал, но этого так и не произошло.

Сизин раздражала неизвестность. Если ее планы походили на аккуратно сотканную материю, то мать была потрепанным краем, который Сизин мечтала отрезать.

Безел. Его имя вспыхнуло в ее сознании, и она решительно направилась в свои покои.

Ключами, которые висели у нее на шее, Сизин отперла висячие замки на стальном сундуке. В нем находилась уже открытая шкатулка из красного дерева, окованная железом. Сизин взяла с бархатной подложки серебряный колокольчик и, держа его обеими руками, вернулась на балкон и выставила перед собой. Выгравированный на нем узор из перьев и облаков сверкнул на солнце.

Динь.

Нота была пронзительно высокой и чистой.

Динь.

Сокол просил позвонить шесть раз.

Динь.

И тогда он прилетит, не торопясь.

Динь. Динь…

«Куда он отправился? И как далеко сокол мог улететь за две недели?» – подумала Сизин. Возможно, он уже в Сколе или в Белише. Быть может, возвращаться он будет еще неделю. Колокольчик, дрожа, снова застыл в вышине. Должно быть, прошло уже достаточно времени.

Динь! Динь! Динь! Динь!

Терпение никогда не входило в число ее добродетелей.

– Да мне насрать, что ты голоден. Ты же слышал, что он сказал. От-ра-ва, – четко, по слогам произнесла Нилит.

Ее палец был так близко к голове сокола, что она едва не щекотала ему подбородок. Узкие золотистые глаза Безела смотрели на нее с вызовом.

Лодочник, стоявший у руля, снова крикнул.

– Чернозуб заставит тебя гнить изнутри, – снова крикнул лодочник, стоявший у руля. – Единственная рыба, которая ест тебя уже после того, как сдохла.

– Ты же знаешь, что она меня не убьет, – ответил Безел так, чтобы его услышала только Нилит.

Нилит кивнула.

– Верно, но у меня уже есть больной конь, и больная птица мне не нужна. Твоя задача – предупреждать о том, что подстерегает нас впереди или сзади. Так что, пожалуйста, не ешь эту рыбу.

Безел издал низкий горловой звук – по птичьим меркам он сейчас рычал.

– Ладно. Но если какой-нибудь долбаный воробей или голубь поднимет голову, я его поймаю, а с вами делиться не буду…

Что-то неразборчиво буркнув, он спрыгнул с поручня и взлетел в небо.

– Упрямый ублюдок, – вздохнула Нилит.

Она села рядом с Аноишем, бесконечно более покладистым животным. Конь поднял голову – в последнее время он стал значительно бодрее, чем раньше, однако из глаз у него по-прежнему текли слезы, и он был напряжен. Нилит похлопала его по ребрам, почувствовала, как он дышит, как бурчит у него в животе. Это ее успокаивало. Она прикрыла глаза.

Гираб громко откашлялся.

– Этот конь еще не скоро поскачет по полям.

– Знаю, знаю. Он поправится лишь через несколько дней, – ответила Нилит, помогая Аноишу вытянуть раненую ногу, а затем перекатиться на другой бок. Дважды он пытался встать, но падал на колени – ему мешала качка. Нилит молилась о том, чтобы это было просто онемение ноги. – А может, и меньше. Он – крепкий парнишка.

Услышав эти слова, Аноиш фыркнул. Нилит жалела о том, что может предложить ему лишь миску с ядовитой рыбой. Почему Гираб позволил ей ловить этих колючих тварей, Нилит не знала. Может, он хотел помочь ей бороться со скукой. Да, на какое-то время это ее развлекло, но никак не помогло им утолить голод.

Оторвавшись от «упырей», они круглые сутки выжимали из баржи все, что могли. Из провизии у них было только то, с чем они сбежали, и те небольшие запасы, которые Гираб хранил на корабле, но все это они уже съели. У них была пресная речная вода – большая ценность в пустыне, достаточно щепок, которые можно жевать, если голод усилится еще больше. По крайней мере, за ними никто не гнался. Нилит почувствовала, как конь сделал вдох, и выдохнула вместе с ним.

Крону и ее «упырей» Безел не обнаружил. Возможно, река уже ушла слишком далеко на север – туда, куда Крона заходить не хотела. Возможно, они соскучились по своему кратеру на Огненном хребте, а может, Крону доконали загноившиеся раны и боль. В любом случае Нилит была благодарна судьбе за то, что их не преследуют.

С тех пор как они покинули Кел-Дуат, движение на Ашти постепенно стало оживленнее. Раньше Нилит и все остальные за весь день могли увидеть на реке пару человек, не больше. Теперь же каждый час мимо них проходила лодка или баржа. К счастью, Ашти наконец расширилась и уже не была тихим и незаметным разломом, который рассек пустыню, словно плесень, разъедающая кусок сыра. Нилит видела такие же корабли, как у Гираба, которыми управляли седые старики; баржи, которые возвращались в Белый Ад за новой партией камня; сделанные из чего попало плоты и джонки, наполненные смеющимися детьми. Рыбаки в широкополых матерчатых шляпах удили рыбу, положив леску на босые ноги.

По скалам тянулись хлипкие лестницы, кое-где попадались странные дома, построенные из тростника и пальмовых листьев, – они были похожи на моллюсков, которых застиг отлив. Один дом был сделан из старого жучиного панциря. Нилит даже заметила более древние жилища – вырубленные в песчанике пещеры, напоминавшие гнезда ласточек. На крышах были установлены длинные шесты, на которых висели бечевки с крючками и заплатанные сети. Ведра на веревках постоянно двигались то вверх, то вниз: люди поднимали воду в пустыню – либо на