— Ведро, — предположил Леший.

— Нет. Волосы. Будто парик нахлобучили… Тоже наспех, криво. Я испугался здорово. Встал, фонарь держу перед собой. Холодом тянет. И вижу, как с нее снег отваливается комьями… Это в сентябре было, товарищ майор. Плюс двадцать. Никакого снега и в помине не было.

— И что? — Леший приподнял маску регенератора, сплюнул. — Полоснул ее, суку, бритвой своей… Оккама. И пошел дальше. Всех делов.

— Мне не до этого было тогда, товарищ майор…

Пыльченко продолжал плестись сзади, говорил с трудом. Леший немного сбавил шаг.

— Я потом на часы глянул. Двадцать минут стоял, как прибитый к месту. Она на куски разваливалась. Таяла. Потом в какой-то момент ахнулась в воду. Брызги… И все. Я подошел и ничего не увидел — ни парика, ни веток этих. Там неглубоко было совсем. И течение слабое. Ничего не нашел…

— И ладно. Зачем ты мне это рассказываешь, Пыльченко? — Леший оглянулся на него с раздражением. — Ну, подшутили над тобой питерцы, слепили какую-то дуру из парафина, ветки воткнули… Думаешь, ты один такой умный? Думаешь, я бы на твоем месте не догадался?

— О чем? — не понял Пыльченко. — А-а… Нет. Никто надо мной не шутил. И парафин в воде не растворяется… Да и как бы ее туда затащили? Чтобы в «Пузырь» попасть, надо четыреста метров по-пластунски… И люка всего два — на входе и на выходе… Нет. Это ничего не объясняет.

— А что объясняет? — не выдержал, рявкнул Леший.

— Ничего. Это была галлюцинация, товарищ майор, — проговорил Пыльченко как-то испуганно даже. — Очень четкая… «Непрозрачная», как говорят наркоманы. Типичный случай отравления бутаном. Мне потом рассказали, что под Васильевским много газовых ловушек, они очень мелкие… Ну, непромышленные как бы. И часто сами по себе открываются, лопаются как бы. Там все это…

— Иди ты нах… Пыльченко, — сказал ему Леший равнодушно. Он уже устал злиться. — Я понял тебя. Только я ни к кому со своими карликами не лез. Мне до жопы, есть они или нет. Лучше бы не было. И заткнись. Хватит об этом.

Они молча дошли до выхода из северной ветки. Стук «веселого барабанщика» стал громче. Со стороны «Чертовой пещеры» пробивалось тусклое зеленовато-серое зарево, которое можно увидеть, только если выключить все фонари и минуты три пялиться в темноту. Но Леший видел его и так. Хотя и не знал — что это такое и какое воздействие оказывает на человеческий организм.

— Гнилое это место, Пыльченко. Уходить надо, драпать, пока сам не того…

Он осветил напарника. Тот зажмурился от яркого света, остановился.

— Это я не про «минус», сам понимаешь.

Пыльченко молчал. Он понял. Леший отвернулся и потопал дальше.

— Пошли, пошли, боец. Не отставай. Это у них галлюцинации, а не у нас. Типичный случай, понимаешь!..

В тишине отчетливо щелкнул зажим маски. Леший сплюнул.

— От гнили всякой и галлюцинации.

* * *

Квартиры Москвы

Почтальон не всегда звонит дважды, как в названии фильма. И трижды звонит, и четырежды. Сколько потребуется. Полные сдобные почтальонши в наброшенных на плечи курточках — словно выбежали на минутку из дома. Бегут, звонят, звонят. И почему они такие полные, раз им так много приходится бегать? Лица не то чтобы непривлекательные… Неуловимые. Заказное письмо из банка, телеграмма о смерти, повестка, повторное извещение на бандероль — лицо ничего не подскажет. Сперва распишитесь. Вот здесь. Всего доброго. У нее еще восемь адресов.

— Кто там, Миша?

Михаил Семенович Поликарпов, бывший хитроумный директор «Металлопторга», чемпион Госснаба по преферансу, стоял в прихожей, с озабоченным видом изучая некую серую бумаженцию. Держал он ее в руках так, будто ему вручили ее вместе с подзатыльником.

— Миша-а? — донеслось опять из гостиной. — Оглох, что ли?

— А-а!.. Ну да!.. — отозвался наконец Михаил Семенович, не отрывая застывшего взгляда от листка. — М-м… это… Почтальон приходил!

Жизнерадостный смех и аплодисменты аудитории. Инна Сергеевна смотрела в гостиной вечернее ток-шоу.

— От Зуевых телеграмма, что ль?

Михаил Семенович не ответил. Даже не услышал, кажется. Тихо, по-следопытски, перекатываясь с пятки на носок, он прошел по коридору и остановился у комнаты сына. Деликатно постучал.

— Дима. Дим. Открой, слышь.

Дверь приоткрылась. Там показалось молодое румяное лицо с несколько наигранной и так не идущей ему диггер-готской мрачностью в глазах.

— Не тарахти, погоди, — пробасило лицо в телефон, который держал у уха. — Ну, чего тебе?

— Тут повестка… Из эфэсбэ. Это тебе… — Михаил Семенович протянул сыну серую бумаженцию. И шепотом: — Ты мне можешь объяснить, что это такое?

— Какая еще эфэс…

Дима взял повестку. Прочел. Рука с телефоном опустилась. В трубке продолжал трещать чей-то беззаботный голос: «…и сидит в этой вентиляхе, зубы скалит… Я ему, ты чё, уёбок? А он мне… Ты слышишь, Рыба?.. Алё?..».

— Что там у вас такое, мальчики? — возникла, откуда ни возьмись, Инна Сергеевна в чем-то ярком, как гладиолусовая клумба. — Я тут как раз собиралась поставить…

Она осеклась, посмотрела на Михаила Семеновича, потом на сына.

— Что это за бумажка?

Симпатичные почтальонши попадаются редко. И вот какая странная зависимость: чем фешенебельней и дороже район, в котором ты проживаешь, тем они старше, хуже одеты и нередко выглядят даже как-то маргинально. Как будто государство специально подсовывает эти кадры богатым москвичам, чтоб тем было на кого излить невостребованные излишки щедрости. К примеру, в знаменитом поселке нефтепромышленников, что на Можайке, «заказуху» разносит тетка в древних нитяных чулках и всепогодной рабочей фуфайке с подпалинами.

Но хоть и с подпалинами, а — забегали, забегали… Даром, что Вампирыча нет дома, все равно бегают… Один охранник звонит другому, тот ищет хозяина, а вместо хозяина находит его жену. А может, не жену, а экономку. А может… Может, это вовсе дикторша с телевидения.

— Дак… Подписаться. Чирк — и досвиданьица, чё бегать-то? — ворчала, не понимала почтальонша. Топталась неловко в ослепительном малиново-золотом холле, хмурилась под ноги. — Ишь, настроили, друг друга найти в этом дворце не могут…

— Сейчас подойдет хозяин, без него нельзя. Подождите минутку, — холодно отрезала дикторша.

Она вышагивала на страусиных своих ногах туда-сюда, прижимая к уху серебристую «нокию». Ждала, когда ответят. Дождалась.

— Ну? Андрей, где Игорь Игнатьевич?.. А сразу сказать нельзя было? — Поморщилась. — Тогда ищите Марка Соломоновича, это по его части.

Хлопнула своим телефоном и исчезла. Почтальонша хотела было плюнуть (хлопнуть ей было нечем) и тоже исчезнуть. Но тут появился Марк Соломонович. Почему-то сразу стало ясно, что это именно Марк Соломонович.