— Я готов послушать еще.

— Да я почти уверен, что речь идет о прежде неизвестной культуре! Городище-то это принадлежит вовсе не дьяковцам, как все думали поначалу… Вы понимаете это или нет?

— Не очень. Но, допустим…

— Сто лет назад Аполлинарий Салтыков допустил ошибку! И ее надо исправить.

— Ошибку?

— Здесь, на Мутенке, Аполлинарий копал два сезона. Крестьян нанимал! За это время раскопали семьсот пятьдесят метров. Понимаете, что это значит?

— Догадываюсь.

— Вот именно! Это значит, что копали «на штык»! Как огород.

— Я, разумеется, разделяю вашу скорбь…

— Да это варварство!

— Допустим. Сто лет назад археология была на ином уровне…

— Для сравнения! Когда я откапывал в Сунгире мальчика и девочку, то мы не копали, а скоблили квадраты ножами, а пыль заметали в совочки… И то мизинчик тогда срезал! Крошечный, — с умилением заметил Корридов.

— У кого это вы мизинчик срезали? — Филонова, кажется, все-таки покинула его невозмутимость.

— У девочки.

— Что за мальчик и девочка, позвольте узнать?

— Да при чем тут они… Сунгирское захоронение — это отдельная история. Так, к слову пришлось. Я вам про Мширское городище сейчас толкую.

— И я внимательно слушаю.

— Сто лет назад Аполлинарий Салтыков производил здесь раскопки, причем совершенно варварским способом. Он не брал кости, керамику…

— Он оставлял керамику? — Филонов кивнул на груду черепков.

— Представьте, не брал!

— Однако… При всей научной ценности этих замечательных осколков они все-таки не могут быть сейчас важнее жизни?

— Вот вы вроде бы сведущий человек, Филонов, а рассуждаете, все равно как бабка из Корыстова. Обывателю понятно, только если копают золото, украшения или оружие… Зачем они, эти остатки битых горшков? Да еще в таком количестве? «На каждом огороде, если поискать хорошенько…» — я это слышу постоянно. Не на каждом. Это во-первых.

— А во-вторых?

— А во-вторых и в главных… Собственно, только по горшкам и можно определить принадлежность, ну, скажем, вот этого городища к определенной культуре. Каждый горшок всегда украшен орнаментом. Понимаете, всегда… Всегда! Голый горшок — это считалось неприлично. На мокрой глине кончиком ракушки выдавливались ямки или полоски. Орнамент на горшки наносили только женщины. И конечно, каждая женщина делала это так, как ее в детстве учила этому ее мать. Если женщина переходила в другую семью или род, то…

— То что?

— Можно проследить родственные связи, понимаете? Только по черепкам глиняных горшков и можно это сделать! Любой другой предмет мог быть привезен, получен путем обмена. Украшения, оружие… А горшок нет!

— И что же?

— А мы не знаем, какие горшки были на раскопанном Аполлинарием городище. Он оставлял черепки, бросал… И теперь мы не знаем: а кто, собственно, селился там, где он нашел своих идолов? Финские племена? Славяне? Скифы-пахари? Понимаете?

— Кстати, Арсений Павлович, — прервал Филонов вдохновенный монолог ученого. — А о чем вы говорили с людьми, которые приезжали сюда на «Хаммере»?

Рука Корридова, потянувшаяся было к бутылочке с клеем, замерла.

— Это не имеет значения, — наконец произнес он.

— Правда? А вдруг имеет?

— Позвольте мне самому судить о том, что имеет значение, а что нет.

— Только до поры до времени, — согласился Филонов. — Пока время терпит…

— К тому же я в долгу, — продолжал археолог. — В долгу перед своим другом. Салтыков хотел исправить ошибку своего деда. И теперь мы с ним, молодой человек, можно сказать, на пороге открытия.

— Неужели?

— Определенно.

— Вам действительно так важно, кто здесь жил пять тысяч лет назад? — Филонов, прищурившись, смотрел на археолога. — Финны или скифы-пахари? И как именно — полосочками или ямочками они украшали свои горшки?

— А вам, кажется, это неважно? — В ответ бородатый мрачный Корридов поднял голову и с таким простодушным изумлением уставился на Дамиана, что обычно абсолютно бесстрастный Филонов даже немного смутился.

— Извините… Я, кажется, не прав. В определенном возрасте вдруг начинает казаться, что понимаешь в жизни все… — пробормотал Дамиан. — Это, конечно, никогда не бывает именно так.

— Подозрительнее всего выглядит искренность, Филонов, — вздохнул археолог. — Мне, наверное, следовало придумать что-нибудь, объясняя вам, отчего я здесь остаюсь несмотря ни на что. Но, увы, все именно так, как я вам сказал.

— Ну а что вы можете сказать об этом камне?

И сыщик протянул археологу увесистый камешек, украшенный бурым запекшимся пятном.

— Ничего интересного. — Корридов мельком оглядел камень. — Кусок известняка с отпечатками ракушек и кораллов. Привет от теплого мезозойского моря, плескавшегося здесь много миллионов лет тому назад. А чем он вас так заинтересовал? С собой даже таскаете…

— Храню вроде сувенира. Знаете, с детства помню: родители с черноморского курорта привезли камешек, а на нем надпись: «Привет из Анапы!» Вот я напишу: «Привет из мезозоя!»

— Ну-ну…

— Пятно на этом камне вас не заинтересовало, Арсений Павлович?

— Пятно?

— Ведь это кровь, Арсений Павлович.

— Кровь?

— Точно, кровь… Видите ли, именно этим «подарком из мезозоя» и треснули по голове вашего соратника, археолога-любителя Владислава Сергеевича Кленского.

— Ну, вот и ловите хулиганов!

И, отвернувшись, Корридов принялся за склеивание глиняного горшка, давая понять, что разговор закончен.

— Трудно с нашим Арсением Павловичем общаться? — посочувствовала Дамиану Китаева, мило, по-домашнему повязанная фартучком. Пока шел бурный разговор сыщика и археолога, она примостилась у стола и чистила грибы.

— Не то слово…

— Зато интересный человек!

— Интересный? — чуть заметно вздохнул Филонов. — Пожалуй, даже чересчур…

— Ну а как вообще?

— Что — вообще?

— Есть тут для вас поле деятельности?

— Поле? — Некоторое время Филонов, задумавшись, смотрел на Веру Максимовну. — Еще какое поле… Целина непаханая!

Про визит парней, приезжавших на «Хаммере», Дамиан расспрашивал всех. И очень подробно. И всем задавал один и тот же вопрос…

И получал один и тот же ответ.

Номер машины никто не запомнил. Даже не обратил на него внимания.

— Неужели не запомнили номер машины?