– Когда я училась в школе, – в один из дней заговорила в постели Шахразада таким тоном, будто собиралась в чем-то признаться, – иногда забиралась в некий дом, как воровка.

Хабара, как и в большинстве подобных случаев, ничего на это не смог ей ответить.

– Ты когда-нибудь воровал в чужих домах?

– По-моему, нет, – сухо ответил Хабара.

– Это дело такое – стоит только попробовать, и сразу входит в привычку.

– Но ведь это – преступление?

– Именно. Попадешься – полиция арестует. Проникновение в чужое жилье, да к тому же с целью кражи (и даже попытка) – преступление весьма тяжкое. А ты, хоть и понимаешь, что поступаешь скверно, остановиться уже не в силах.

Хабара молча ждал продолжения.

– Самое прекрасное, когда попадаешь в чужой дом, – окружающий покой. Не знаю, почему, но и в самом деле вокруг царит полнейшая тишина, будто попал в самое безмятежное место на свете. Так мне казалось. И вот, сидя неподвижно на полу в этом безмолвии, я смогла естественным образом мысленно перенестись в ту пору, когда была миногой, – сказала Шахразада. – Как мне стало тогда хорошо! Я же говорила тебе, что в прошлой жизни была миногой, да?

– Да, было дело.

– Вот, как и тогда, я присосалась к камню на дне, задрала хвост и покачиваюсь в воде. Как водоросли вокруг. Везде и в самом деле тишь, так что ничего не слышно. А может, у меня просто нет ушей. В солнечный день свет с поверхности пронизывает воду, как стрелы. А иногда преломляется, будто сквозь призму. Над головой неспешно проплывают рыбы самых разных форм и раскрасок. А я ни о чем не думаю. Или же у меня одни миножьи мысли. Эти мысли хоть и затуманенные, но при всем том – очень чистые. Хоть и не прозрачные, но все же без примесей. Вроде как я – это я, и вместе с тем – не я. И настроение при этом у меня великолепное.

Шахразада впервые проникла в чужой дом за полтора года до окончания школы – муниципальной, у нее в родном городке. Она влюбилась в одноклассника. Юноша увлекался футболом, был высокого роста и хорошо учился. Не особо симпатичный, но чистюля и приятный на вид. И, как это часто случается у старшеклассниц, любовь та была безответная. Юноше нравилась другая девочка, и с Шахразадой он не то чтоб заговорить – даже ни разу не посмотрел на нее, вероятно, просто не замечая ее в классе. А Шахразада не могла перестать о нем думать. От одного его вида у нее перехватывало дыхание, а временами даже становилось плохо до тошноты. Продолжайся так дальше, и она сошла бы с ума. Однако о том, чтобы признаться ему, не могло быть и речи, ведь она понимала, что ничего бы этим не добилась.

И вот, в один из дней, прогуливая школу, она отправилась в дом того юноши. Дошла минут за пятнадцать. Отца у них не было – он работал на цементном заводе и несколько лет назад разбился в автокатастрофе на трассе. Мать преподавала родной язык в соседнем городке. Младшая сестра училась в средней школе. Поэтому, как заблаговременно выяснила Шахразада, днем дом пустовал.

Дверь, как и следовало ожидать, была заперта на замок. Шахразада на всякий случай пошарила под ковриком и обнаружила там ключ. В тихих жилых кварталах провинциальных городов преступности как таковой не бывает. Люди не боятся оставить дом незапертым. А если кто из домашних забудет ключ, зачастую кладут запасной под коврик или кадушку с цветами.

Для верности она надавила на дверной звонок – убедиться, что никто не ответит. Огляделась по сторонам, не смотрит ли кто из соседей, открыла замок и вошла в дом. Заперла дверь на ключ изнутри. Разувшись, завернула обувь в пакет и положила в рюкзак. Затем, крадучись, поднялась на второй этаж.

Его комната, как и ожидалось, была наверху. Маленькая деревянная кровать аккуратно заправлена. Из мебели – заставленная книжками полка, одежный шкаф да ученический стол. На стеллаже – маленькая стереосистема и несколько компакт-дисков. На стене висели календарь футбольной команды «Барселона» и несколько спортивных вымпелов. И никаких других украшений: ни фотографий, ни картин. Только стены кремового цвета. Окна завешены белыми шторами. В комнате чистота и порядок – книги не валялись, одежда не разбросана. На столе все лежало на своем месте, как бы подчеркивая аккуратность хозяина. Хотя кто знает, может, порядок здесь каждый день наводила его мать. А может, и он сам. Шахразада слегка смутилась. Если бы в помещении царил кавардак, никто бы не заметил, что она тут побывала. А так оставалось только посетовать и действовать предельно осторожно. Но вместе с тем такая простота, чистота и порядок пришлись ей по душе. (Как это на него похоже!)

Шахразада опустилась на стул и какое-то время просидела неподвижно. От мысли, что он каждый день сидит на этом стуле, делая домашние задания, у нее забилось сердце. Она брала один за другим предметы с его стола, поглаживала их, вдыхала запах и целовала. Карандаши, ножницы, линейку, скрепкосшиватель, настольный календарь – все без разбору. Они – эти совершенно обычные канцелярские принадлежности – казалось, излучали свет уже только потому, что побывали в его руках.

Затем она один за другим выдвинула ящики стола – проверить, что внутри. В верхнем, разделенном перегородками, лежали мелкие предметы для письма и какие-то памятные сувениры. В среднем – в основном тетради на текущий учебный год. В нижнем (и самом глубоком) – бумаги, старые тетради и экзаменационные листы прошлых лет. Все – сплошь связанное с учебой или футбольной секцией. И ничего сто́ящего. Она надеялась обнаружить там дневник или письма, хоть какую-нибудь фотографию, но ничего не нашла. Шахразаде это показалось немного странным. Что же выходит, у этого человека, помимо учебы в школе и футбола, нет никаких личных интересов? Или все-таки есть, но скрыты подальше от посторонних глаз?

И все же ее сердце переполнялось даже от того, что она, сидя за его столом, просматривала записи в его тетрадях. Продолжай она сидеть дальше – могла бы попросту сойти с ума. Чтобы справиться с волнением, она пересела со стула на пол. Посмотрела в потолок. Вокруг по-прежнему висела полная тишина. Ни единого звука. Вот так она и уподобилась живущей на дне миноге.

– Ты что, просто вошла в его комнату, прикасалась к его вещам, а затем сидела неподвижно? – спросил Хабара.

– Нет, не только, – ответила Шахразада. – Мне захотелось какую-нибудь его вещь. В смысле, унести с собой предмет из его жизни. При этом не очень важный для него, чтобы пропажа не обнаружилась сразу. Вот я и решила умыкнуть всего один его карандаш.

– Всего один карандаш?

– Да, один начатый карандаш. Но посчитала, что нельзя просто умыкнуть, и все. Чтобы не свелось к банальной домашней краже. Ведь тогда пропадет смысл, что это я и есть. Ведь я, если уже на то пошло, «вор по любви».

«Вор по любви, – подумал Хабара, – прямо название немого фильма».

– Вот я и подумала оставить взамен какой-нибудь знак. В доказательство того, что я там была. Эдаким тайным известием: мол, то была не просто кража, а своего рода обмен. Однако мне в голову не приходило, что бы такое оставить. Вывернула рюкзак и карманы, но ничего подходящего не нашла. Жаль, что эта мысль не пришла мне в голову раньше… Делать нечего – я решила оставить ему свой тампон. Разумеется, неиспользованный – прямо в пакете. Приближались месячные, и я носила с собой про запас. Положила в глубину нижнего ящика – туда, где он заметит не сразу. И это сильно меня возбудило. В смысле, что в глубине его стола украдкой спрятан мой тампон. Может, от перевозбуждения – тут же началась менструация.