Классовая борьба или «столкновение фундаментализмов». Вот единственно реальная альтернатива XXI века.

Английское слово «дефолт», в смысле отказа от платежей, прочно вошло в русский язык еще в 1998 году. Но дефолт потерпело не только правительство. В одночасье рухнула идеология, рухнула картина мира, сложившаяся у представителей среднего класса.

Нормой неолиберальной модели является постоянное перераспределение средств от реальной экономики в пользу финансовой олигархии и спекулятивного капитала. Рано или поздно такая система должна рухнуть. Но когда она рушится, обнаруживается, что сбережения, заработки и рабочие места нового среднего класса падают вместе с ней.

Во всем мире происходило примерно одно и то же, но мало где соотношение финансового капитала с реальной экономикой было столь диспропорциональным, как в России. Рост банковских структур и финансовых империй происходил на фоне и за счет развала промышленности. Разворовывание предприятий заложило основу финансового благополучия олигархов. Новый средний класс появился на свет для того, чтобы обслуживать экономику, созданную олигархами в соответствии со своими потребностями и представлениями. Неудивительно, что рано или поздно все это должно было рухнуть. И пострадать должен был именно новый средний класс, благополучие которого оказалось жестко привязано к заведомо нежизнеспособной системе.

Рубль рухнул. Закрылись банки. Пропали сбережения. Потеряли свои места преуспевающие менеджеры. Остались без клиентов рестораны и бутики. Бывшие руководители компаний ездили по улицам на дорогих машинах, предлагая свои услуги в качестве незарегистрированных таксистов.

Кризис 1998 года ударил не по самым бедным. Большинство населения уже и без всякого дефолта жило в нищенских условиях, порой месяцами не получая зарплаты. Они не могли потерять сбережения в рухнувших банках, ибо никаких сбережений у них не было.

То, что стало катастрофой для среднего класса в августе 1998 года, было повседневной реальностью для большинства населения страны на протяжении десятилетия.

Миф о рынке, вознаграждающем лучших и наказывающем худших, является ключевым мифом неолиберализма. Победители уверены в своей правоте и убеждены, что заслужили успех. Они твердо считают себя лучшими. Традиционные религии оставляли право отбора лучших за Богом. Неолиберализм экспроприировал Бога, передав его функции рынку. Если протестантизм XVI века учил, что через рыночный успех Бог награждает избранных, то для неолиберализма конца XX века рынок сам стал богом.

Увы, вера в этого бога сохраняется ровно столько времени, сколько продолжается рост биржевых котировок.

Когда рынок рушится, под его развалинами оказываются именно те, кого только что объявили «передовыми» и «лучшими». Именно те, кто больше всего зарабатывал, больше всего теряют. Возникает резонный вопрос: если система признала нас лучшими, за что она нас наказывает?

В 1998 году крах рубля знаменовал начало разрыва между средним классом и либерализмом. Причем не только в России, но и в мире. Катастрофа рубля была спровоцирована экономическими неприятностями в Восточной Азии. Предпосылки финансового краха вызревали в самом российском обществе, но именно азиатские проблемы послужили толчком для того, чтобы пришел в движение финансовый рынок, выявив всю свою иррациональность и нестабильность. В свою очередь Россия оказала прямое воздействие на Латинскую Америку. В считаные недели одна за другой стали рушиться валюты. Лучшие ученики Международного валютного фонда вынуждены были признать свою несостоятельность. Одна и та же политика проводилась в России, Бразилии и Эквадоре. Неудивительно, что результаты оказались схожими.

К счастью, российская власть тогда, вопреки обыкновению, проявила здравый смысл. Выход из кризиса нашел не очередной ученик МВФ, а кабинет левых прагматиков. Олигархам в тот момент было плевать на идеологию. Нужно было срочно сделать что-то, чтобы остановить распад финансовой системы и запустить промышленность. Элиты были деморализованы. Перепуганный президент Ельцин призвал к власти левоцентристское правительство Евгения Примакова и Юрия Маслюкова, которое сумело резко изменить курс. Правительство Примакова девальвировало рубль, фактически приостановило приватизацию и поддержало производство. Начался экономический рост. Девальвация рубля оказалась толчком к началу промышленного подъема, резкое увеличение государственных расходов начало стимулировать производство. После того как приватизация была приостановлена, сократились и масштабы коррупции, прекратилась борьба за передел собственности между олигархическими группировками. Возникло некое подобие стабильности. Беднейшие слои населения наконец увидели в своих руках денежные знаки.

Итогом всех этих экономических успехов был политический крах Примакова. Пришедшие в себя олигархи перегруппировались, удалили его от власти. Левоцентристский эксперимент был прерван, как только ситуация стабилизировалась. Примаков и Маслюков были отправлены в отставку в мае 1999 года. Природа власти в России не изменилась, олигархия удержала свои позиции и при первой же возможности избавилась от своих спасителей. Наспех «изготовив» себе нового президента, Владимира Путина, она радостно принялась пожинать плоды экономического роста и политической стабильности.

Столичные города России представляли собой оазис буржуазного благополучия. Русское общество, претерпев за 1990-е годы множество неудач и унижений, никак не могло выйти из состояния паралича.

Как известно, булгаковский Воланд, услышав от своих собеседников, что дьявола не существует, иронически заметил: «У вас, чего ни хватишься, ничего нет!» Обсуждение российского капитализма в среде нашей либеральной интеллигенции подчинено примерно той же логике. Если почитать публицистов и блогеров, послушать социологов и экономических комментаторов, то придется прийти к выводу «о полном отсутствии всяческого присутствия». Ни буржуазии настоящей у нас нет, ни среднего класса, ни либералов, достойных этого красивого имени. Даже рынка «настоящего» нет – и уж капитализма тем более.

Кстати, подобные мнения можно услышать и от некоторых патриотов, и даже от левых. Через два десятилетия после разрушения СССР многие все еще сомневаются, построен ли в России капитализм. Вместо того чтобы анализировать реально работающие структуры и возникающие на их основе классовые противоречия, пишущая и болтающая публика предпочитает ругать плохих людей, жаловаться на коррупцию, искать злоумышленников или попросту сетовать на отечественные традиции.

В этом потоке жалостливого отрицания ключевое слово – «настоящие». Это прилагательное автоматически корректирует и оценивает любое явление реальности, подгоняя его под некоторый стереотип и тут же отвергая его как этому стереотипу не соответствующее. То есть вроде как все у нас имеется. Все атрибуты капитализма налицо. И частные компании есть, и собственники, и биржа. А уж интеллектуалов и политиков, произносящих речи о либеральных ценностях, – пруд пруди. Но все не настоящее, не соответствующее стандарту. Вопрос о природе явления самого по себе при таком подходе благополучно снимается. Нам совершенно не важно, что это такое на самом деле, нам очень важно объяснить и показать, чем это явление, по нашему мнению, не является. Такая вот негативная логика.