время восшествия на престол любого государя все царевичи пребывали в смущении от своих деяний, за исключением Соркуктани-беги и ее величественных сыновей, это обстоятельство может быть результатом [только] крайних способностей, совершенного разума и проницательности и [уменья] предвидеть исход дел».

Во многом благодаря стараниям своей матери Сорхахтани-беки в 1251 году Менгу, которому недавно перевалило за сорок, стал четвертым великим ханом монголов и начал править при поддержке своего старшего родича Бату-хана. «Бату воочию убедился в способностях и зрелости его и сказал: “Из [всех] царевичей [один] Менгу-каан обладает дарованием и способностями, необходимыми для хана, так как он видел добро и зло в этом мире, во всяком деле отведал горького и сладкого, неоднократно водил войска в [разные] стороны на войну и отличается от всех [других] умом и способностями; его значение и почет в глазах Угедей-каана, прочих царевичей, эмиров и воинов были и являются самыми полными”», – пишет Рашид ад-Дин (об отношениях между Бату и Менгу был уже было сказано много, и нет необходимости повторяться).

Правление Менгу-хана примечательно двумя обстоятельствами. Во-первых, при нем довольно успешно продолжалась монгольская экспансия на азиатских направлениях: один из младших братьев Менгу Хулагу расширил границы государства – дошел до Египта, а сам Менгу активно действовал в Китае, и впоследствии его здесь заменил другой младший брат – Хубилай. Смысл политики Менгу-хана, которая ничем не отличалась от политики всех монгольских правителей, лаконично сформулировал Рашид ад-Дин: «Менгу-каан захватил и, произведя казни и разграбление, привел в покорность».

Во-вторых, при Менгу-хане монгольское государство распалось на отдельные улусы, которые забирали в свои руки все больше и больше самостоятельности, несмотря на номинальное подчинение власти великого хана. По этому поводу можно вспомнить старинную монгольскую пословицу – «посмотри на Небо и иди в свою юрту»[125].

В «Сборнике летописей» Рашида ад-Дина и других исторических хрониках о Менгу-хане сказано много, но для нашей истории не представляют большой ценности малозначительные сведения, вроде того, что хан «установил ежегодный налог: в китайских областях богатый должен давать [в казну] десять динаров, а бедный пропорционально – один динар; в Мавераннахре – такое же [количество], в Хорасане богатый – семь динаров, бедный – один динар»[126]. Нам важно знать, что Менгу-хан правил твердой рукой на протяжении восьми лет, до августа 1259 года. Главной его целью было покорение китайских земель, кульминацией которого стал поход против империи Южная Сун, начавшийся весной 1258 года. Покорение всего Китая сулило великие выгоды, ведь местное население было искусным и в сельском хозяйстве, и в различных ремеслах, и в торговых делах – установи свою власть и получай отчисления. Но и сопротивлялись китайцы активно. Менгу-хан смог дойти только до города Хэчжоу, на месте которого в наше время находится город Чунцин[127]. Во время осады Хэчжоу сорокалетний великий хан скончался. И если при жизни Менгу-хана видимость единого монгольского государства кое-как продолжала существовать, то после его смерти распад уже нельзя было остановить.

К сыновьям Менгу-хана судьба отнеслась неблагосклонно – ни один из них не стал правителем государства. После Менгу за власть над распадающимся на части Еке Монгол улусом боролись его младшие братья Хубилай и Ариг-Буга, а другой младший брат – Хулагу – продолжал завоевывать Переднюю Азию.

О действиях Ариг-Буги уже было сказано выше. Противоборство между Хубилаем и Ариг-Бугой можно сравнить с борьбой воды с огнем – то огонь обращает воду в пар, то вода наступает и гасит огонь. В затяжной схватке обычно побеждает самый умный и предусмотрительный, обеспечивший себе превосходство в ресурсах. Таким был Хубилай, который сумел перетянуть на свою сторону наиболее важных сподвижников брата-врага и всегда имел в избытке и воинов, и оружие, и продовольствие. Мудрые говорят, что время решает все, а время в этой схватке было на стороне Хубилая, к которому мы вернемся в двадцать пятой главе нашего повествования.

Глава 20

Хулагу-хан

Принцип старшинства имеет важное значение для любого повествования (и не только для повествования) – о старших обычно рассказывают прежде младших. Но в данном случае будет удобнее пропустить вперед Хулагу-хана и его потомков, а затем уже перейти к рассказу о его старшем брате Хубилай-хане, покорителе китайских земель, поскольку история потомков Хубилая заходит гораздо дальше истории потомков Хулагу.

Вот история из детства Хулагу (единственное, что известно о детских годах третьего сына Толуя, которую приводит в своем «Сборнике летописей» Рашид ад-Дин: «Когда он [Чингисхан] дошел до пределов своих орд, к нему вышли навстречу Кубилай-каан, которому было одиннадцать лет, и Хулагу-хан, которому было девять лет. Случайно в это время Кубилай-каан подбил зайца, а Хулагу-хан дикую козу в местности Айман-хой, на границе страны найманов… поблизости от области уйгуров. Обычай же монголов таков, что в первый раз, когда мальчики охотятся, их большому пальцу [на руке] делают смазку, то есть его натирают мясом и жиром[128]. Чингиз-хан самолично смазал их пальцы. Кубилай-каан взял большой палец Чингиз-хана легонько, а Хулагу-хан схватил крепко. Чингиз-хан сказал: “Этот поганец прикончил мой палец!”».

Возможно, что история с пальцем – выдумка, но она хорошо передает главную черту характера Хулагу, который старался ухватить как можно больше и держал ухваченное крепко.

Звезда Хулагу взошла в начале правления его старшего брата Менгу-хана, к которому обратились жители иранского города Казвина, просившие избавить их от гнета шиитов-низаритов[129], главным оружием которых был индивидуальный террор (и надо сказать, что действовало это оружие очень хорошо). «В ту пору на служение к его величеству явился покойный главный казий [судья] Шамс-ад-дин Казвини,[130] – пишет Рашид ад-Дин. Однажды, надев на себя кольчугу, он показал [ее] каану [Менгу] и промолвил: “Я-де из страха перед еретиками постоянно ношу под одеждой эту кольчугу”. И он доложил кое-что о захвате ими власти и их засилье. Каан в природных свойствах брата своего Хулагу-хана усматривал державные признаки, а в предприятиях его узнавал обычаи завоевателя. Он рассуждал [про себя]: “Поскольку есть некоторые страны такие, которые завоеваны и покорены в пору Чингиз-хана, а некоторые все еще не избавлены от неприятеля, площадь же мира имеет беспредельный простор, то он предоставит каждому из своих братьев по краю государства, дабы они покорили его совсем и обороняли, а сам он [каан] будет сидеть посредине владений, в старинных юртах; свободный от забот, полагаясь [на них] и будет проводить век в душевном благоденствии и творить правосудие…” Окончив размышление, [Менгу-каан] назначил своего брата Кубилай-каана в области восточных владений Хитай, Мачин, Карачанак, Тангут,