На работе я с Данькой не разговариваю, демонстративно его не замечаю, надо дать понять, что считаю его полным ничтожеством и никаких вопросов с ним обсуждать не собираюсь.

Редактор не единожды справлялся, как продвигается мое расследование относительно ордена. Меня уже несколько дней подмывает рассказать ему правду, но я боюсь оказаться в дурацком положении. Даниила он ценит как сотрудника, а тот, без всякого сомнения, поднимет меня на смех и обвинит в клевете. Я даже заранее знаю, что он будет ссылаться на наши прежние отношения, всем известные в редакции, скажет, что я преследую его из мести. Никто ведь не знает, почему мы расстались, а он повернет дело так, будто сам меня бросил. Подлец этакий!

С редактором Муромцевым у меня хорошие отношения, он душевный дядька, одного поколения с моим папой, деловой, энергичный, бывает строг и принципиален, случается, закладывает за воротник, как сплетничают сотрудники, но мне приходилось всего дважды видеть его подшофе на корпоративных вечеринках.

И все-таки я решаю рискнуть. Был бы молодой — не стала бы к нему обращаться, но редактор мужик бывалый и умный, на старших я привыкла больше полагаться, должно быть, оттого, что мне повезло с родителями.

И вот я сижу в кабинете Муромцева, поведав ему предварительно в доверительной манере, что разговор конфиденциальный и для меня глубоко личный. Если хотите заинтриговать человека, который знает вас хоть немного, то это лучший способ добиться внимания.

Я рассказываю ему все: как Даниил пришел к бабушке Насте, унес дневники, потом пытался меня ими шантажировать. Муромцев слушает спокойно, не перебивая, и по нему не видно, как он относится к услышанному. Но когда речь доходит до содержания записей, выражение его лица меняется.

— Постой, постой, так речь идет о воевавших на Ладоге? О моряках?!

— Да, — удивленно отзываюсь я: что его заставило заволноваться?

Муромцев встает и ходит по кабинету, я в недоумении, но молчу, жду, что будет дальше.

— Катя, если ты сможешь доказать, что Даниил одновременно с тобой находился в Ереване, ему не поздоровится, — жестко заявляет Муромцев.

Как выясняется из нашего дальнейшего разговора, его собственная судьба косвенно связана с ЛВФ, как, возможно, судьба многих петербуржцев, чьи родители или родственники выжили в годы страшной блокады. История спасения матери Муромцева стала семейным преданием. Почти умирающей ее вывезли из Ленинграда в первых числах ноября 1941 года в Осиновец. Здесь она ожидала отправки на Большую землю, состояние ее было очень тяжелым, к общему истощению прибавилось воспаление легких. Мест на баржах не хватало, ближайшая больница была переполнена, и девушка, скорее всего, умерла бы, не дождавшись столь близкого спасения. Еще одна смерть осталась бы незамеченной, слишком много их было — умирающих от голода беженцев, раненных от бомбежек, убитых взрывом снарядов в вагонах, погибших под обстрелом на судах.

Ее подобрал проходивший мимо матрос с военного корабля. Люди сидели в приозерном лесу, прямо на мерзлой земле, прислонившись к стволам деревьев, многие лежали, озябшие и обессиленные от голода. Мать Муромцева, которую звали, как и меня, Екатериной, эвакуировали вместе с тетей, все остальные родные к тому времени умерли. Тетя, как ни странно, еще держалась, а племянница была совсем плоха. Тетя держала голову девушки у себя на коленях и каждую минуту боялась, что та умрет. Время от времени тетя протягивала руки к проходившим мимо людям и слезно просила: «Помогите, дочка умирает, помогите, не довезу я ее».

Рядом остановился краснофлотец, молодой парнишка, на вид примерно одного возраста с Катей, присел на корточки, с сочувствием глядя на девушку. Сначала сказал, что принесет еды, накрыл больную своим бушлатом и исчез. Тетя подумала, что уж больше он не появится, но матрос вернулся — и не один, привел товарища, чтобы переместить женщин на корабль. Командир разрешил взять беженок на борт, сообщил он, там постараются помочь, есть военфельдшер, и еда найдется. Спасительным судном оказался сторожевой корабль «Конструктор», на нем уже находилось достаточное количество эвакуируемых. Ни один военный корабль не уходил пустым, и этот был загружен в пределах допустимого. Пассажирами в основном были солдаты, перебрасываемые в Новую Ладогу, а также женщины и дети — все, кого смогли взять.

Кате оказали помощь сразу, как только она оказалась на борту. Скоро она пришла в себя и на всю жизнь запомнила, как ее выхаживали — молодая женщина военфельдшер, моряки, сам командир пришел справиться о здоровье. Ждали темноты, чтобы плыть было безопаснее, но только отчалили от осиновецкой базы, как появились бомбардировщики люфтваффе. К несчастью, выглянула из облаков луна и осветила озеро. Немецкие самолеты сразу пошли в атаку.

Катя помнит, как раздался страшный грохот, корабль накренился и начал тонуть. Бомба попала в носовую часть «Конструктора», сплющила ее и полностью оторвала. Все, кто был в носовой части, погибли.

Катя оказалась в воде, как ее вытащили, не помнит, но и тогда на помощь пришли моряки, она оказалась на канонерской лодке «Нора», позже узнала, что матросы бросились в ледяную воду, чтобы ее спасти. В тот день на «Конструкторе» погибло двести человек и тридцать два члена экипажа. Погиб и тот матрос, который позаботился о Кате с самого начала.

— Мама до сих пор сокрушается, — продолжал Муромцев. — «Посмотри, какая я живучая, а те мальчики все погибли». Пока она была в состоянии, ездила периодически на озеро и нас, детей, брала с собой. Невдалеке от берега есть обелиск, под которым похоронено тридцать два моряка с «Конструктора», мы носили к обелиску цветы и еще бросали цветы в озеро, чтобы вода отнесла к месту гибели команды «Конструктора» и его пассажиров.

— Корабль и сейчас там? — тихо спрашиваю я.

— Нет, его отбуксировали к берегу и отремонтировали. Он воевал до конца войны.

Муромцев молчит какое-то время, потом, вспомнив о Данииле, загорается гневом:

— Так ты говоришь, украл дневники ветерана Дороги жизни?! Катя, клянусь тебе, он будет иметь дело со мной! Я его выгоню с позором и создам ему такую репутацию, что его больше ни в одно СМИ не возьмут. Но все же мне надо убедиться, что ты не ошибаешься.

Я выхожу окрыленная, немедленно сажусь на телефон, звоню Аршаку. Хорошо, что Ереван город небольшой, там все знают друг друга, всегда через знакомых и родственников можно выйти на нужного человека. Не проходит и двух часов, как у меня уже есть ксерокопия авиабилета Даниила. Муромцев знакомится с неопровержимой уликой, продолжает гневаться и требует обманщика к себе.

Тяжело, порой больно узнавать человека с плохой стороны, но зато как прекрасно, когда кто-то, кого знаешь давно, оказывается в сто раз лучше, чем можно было представить. Ай да Муромцев! Я его и раньше уважала, а теперь так просто люблю.

Стоило видеть, как он разделал Даньку. Вернее, того, что происходит у него в кабинете, я не вижу, но вскоре Данька выскакивает оттуда красный, с трясущимися руками и губами; бросив на меня злобный взгляд, бежит вниз по лестнице, странно скособочившись, как будто по нему хорошо прошлись кулаками. Я знаю, что Муромцев такого себе не позволит, а жаль — некоторым подонкам необходимо бить лицо в воспитательных целях.